Волшебная косынка

Часть 17

Все уже сидели на первых рядах скамеек, когда мы с Мишей подбежали к запряженным в шарабан  двум еще незнакомым мне, но очень грациозным, лошадкам. Этот шарабан мне очень понравился, потому что был вместительным, но при этом не казался громоздким, а был открытым, очень изящным четырехколесным экипажем. Изящество ему придавали и высокие, с тонким легким ободом, колеса, и изогнутость кованых рессор,  и прикрепленные к рессорам,  поперек шарабана, три легкие деревянные скамейки, и темно-вишневая, попеременно с черной, окраска.

Увидев меня, Марьяша, которая уже сидела рядом со своей матерью в шарабане, воскликнула:

- О-о-о! Так вот, папенька, кто теперь носит мои наряды, которые вам нравятся! Вам надоело, что они пылятся в шифоньере? Нашли им применение?

- Да, что ж, тебе жалко, что ли? Зря ведь пропадают вещи, а девочке носить что-то надо, - урезонила дочь Екатерина Николаевна и я сейчас только рассмотрела, что она красивая женщина.

Волосы ее были уложены в пышную прическу, напоминающую берет с бубоном, но эта прическа, в противоположность берету, держалась прямо и делала женщину величественной, шею тонкой, а голову - будто коронованной.  

На ней сегодня было платье из плотного шелка нежно лилового цвета, с чуть проступающим рисунком. Спереди мягкие складки-защипы из-под груди уходили на рукава, а рукава заканчивались воланами из тонкой кружевной ткани. Воротник – высокая стойка, застегивался на спине маленькими пуговками, а впереди был украшен камеей из цельного большого рубина. Юбка сзади собиралась множеством складок в «павлиний хвост», как я называю этот фасон, когда рождается ассоциация о торчащей позади женщины птичьей гузки. Но тут было все в меру, а удлинено ли платье сзади, я не могла увидеть, потому что купчиха уже сидела в экипаже.

«Главное, не то, есть ли хвост  на платье у купчихи, главное, что меня одевают в секон-хэнд, а я при этом получаю удовольствие!» - успела я подумать перед тем, как высокомерная Марьяша  пропела, не стесняясь родителей:

- Продам я юбку, жакет короткий,

Куплю я квасу, а лучше б водки.

Ах, шарабан мой, американка,

А я девчонка, я шарлатанка.

- Не позорь мои седины, Марьяша, - с укором  полушёпотом пристыдил дочь Тимофей  Савельевич.

- Ничего не поделаешь, на шарабане едем, о шарабане поем. Тем более, выходит, что песенка про меня,- ответила непослушная дочь. – Закажу  её цыганам сегодня в ресторане.

«А что, классная песенка! - тихонько сказала я Мише на ушко. – Где-то я её слышала? В кино каком-то».

- Вы забыли свой шарф, барышня, - окликнула меня Настенька, когда я с помощью Миши взбиралась в шарабан.

- Подожди, пожалуйста, Настенька, секундочку, - попросила я, а сама подумала:

«Господи, да как же я сяду в этом платье? Меня этому не учили, но нельзя же терять лицо, тем более, что этот конфуз будет радостно осмеян Марьяшей. Нельзя радовать таких личностей, как она».

Теперь объяснить кому-нибудь, как я села, не смогу при всем желании, но я села! Миша сел рядом.

Настенька протянула мне воздушный шарф ничем не разбавленного кофейного цвета. Он был тоньше фатина и напоминал мне  хранящийся у нас в семье неведомого возраста платочек, который бабушка называет «газовым». Вот такой же «газовый» шарф, только, в противоположность бабушкиному, новый, подала мне Настенька и я с удовольствием накинула его на плечи.

 – Как хорошо он подходит к этому платью, - сказал мне Миша.

- Кукла куклой, - ехидно констатировала Марьяша.

- У вас тоже восхитительный наряд, - потушил злобу ехидны комплиментом дипломатичный Миша.

 - Хватит уже балабонить! Трогай, Захар! – приказал Тимофей Савельевич, и мы выехали за ворота.

Подъехали к ресторану. Это наш современный музей, бывший кинотеатр «Победа». Еще спускаясь с экипажа, мы все услышали, как залихватски там играет  гармонь.

Когда мы вошли, к нам подбежал высокий худой официант в темном пиджаке, подвязанном, вместо фартука, белой плотной холстиной.  Он  проводил нас к столику, где сидели Политов с Галкиным. Политов улыбался натянутой американской улыбкой, а Галкин, несмотря на окружающее великолепие и радостную обстановку, был насуплен.

«Неужели он уже знает, что его с винодельни Лыжина попросят? Ведь сейчас явно огорченный, он уходил с работы, улыбаясь», - подумала я.

Народа уже было много. На сцене играл на гармошке мужчина в красных бархатных шароварах, синей атласной рубахе-косоворотке  и с рукавами без манжетов.

Эти руки меня заворожили. Они были похожи на белых птиц в синем оперении.

Политов и Галкин встали навстречу нам.

- Заранее приношу извинения, господин Политов. Но ты же знаешь этих женщин, им тянуть время и мёда не надо. Приветствую тебя, - Лыжин подал руку Политову.

- Не смею упрекать, что ждать пришлось долго, - сказал Политов, пожимая протянутую руку.