Волшебница на грани

Глава 5

Домой мы с Генрихом вернулись по очереди: я позже, он раньше. Эбернати так и рвался меня проводить, чтобы остаться на чашечку кофе и потом, как и водится, все-таки рассмотреть мое родимое пятно во всех деталях, но я лишь в очередной раз стукнула его веером и прыгнула в экипаж.

- Везунчик ты, Гектор, - услышала я голос одного из гостей, который тем временем тоже проводил свою даму. Ответ Эбернати рассыпался невнятным шумом – экипаж покатил к воротам, и я уже не смогла разобрать слов.

Когда я вошла в гостиную, то увидела, что Генрих сидит на диване, устало вытянув ноги и держа в руке стакан – надо же, с молоком! Я почти рухнула в кресло напротив и призналась:

- Никогда бы не подумала, что ты пьешь молоко.

- Будешь смеяться, но я к нему привык за четыре года в клетке, - признался Генрих и сделал глоток. Его аккуратные усы побелели по краю. – Мои тюремщики в каком-то смысле обо мне заботились. Говорили, что в нем много витаминов, и надо пить.

- Как твой разговор с дядюшкой Бринном? – поинтересовалась я.

- Ну, - улыбнулся Генрих. – Теперь я не работаю с олеумом. Дядюшка устроил меня начальником отдела по связям с общественностью в своем банке. Видишь, как Виктору Готти повезло с родственниками!

- Поздравляю! Великое это дело, богатая и добрая родня, – с искренней радостью сказала я и тотчас же задумчиво спросила: - А что надо будет делать? Что-то опасное?

Генрих рассмеялся. Он нравился мне таким: спокойным, умиротворенным, расслабленным. Я вдруг подумала, что по моему лицу понятно, что мне нравится смотреть на Генриха – что, если он это увидит и поймет?

Допустим, поймет. Ну и что? Мы тут с ним не для того, чтобы крутить романы и играть в отношения.

Я слишком долго и старательно собирала себя по частям, чтобы все снова разлетелось на осколки. Я не могла допустить, чтобы мою жизнь вновь разрушили до основания.

Любить слишком больно. А с меня достаточно боли.

- Заказные статьи в прессе, - ответил Генрих. – Просветительские лекции. Многие не хотят нести деньги в банк, боятся, что он возьмет и лопнет. И все прочее в том же духе. Знаешь, что здесь самое главное?

- Доступ к именам и счетам на них, - сказала я, и Генрих в очередной раз посмотрел на меня с искренним уважением.

- Ты просто умница, - похвалил он. – Знаешь, сегодня я наблюдал за тобой и даже удивился, как можно настолько хорошо играть пустышку.

- Это было до того, как я пролила вино на Эбернати или после? – уточнила я. Генрих пожал плечами.

- А, так ты и вино пролила? – улыбнулся он. Я кивнула.

- Было дело. Он очень настойчиво хотел посмотреть на родимое пятно у меня с тыла и уже зазывал меня посмотреть какие-то ковры в малой гостиной. Надо было его остановить. Мокрые штаны – отличный выход.

Генрих вопросительно поднял левую бровь.

- Даже узнавать не хочу, как вы до этого дошли. Ты прекрасно вошла в роль, Милли.

Он сказал это таким тоном, что пришла моя пора играть бровями. В его голосе отчетливо прозвучала… ревность?

Нет, ну это невозможно! Это даже нелепо. Генриху просто не к кому ревновать… да и вообще, зачем ему ревновать? Мы просто партнеры по опасному приключению, потому что…

Я окончательно растерялась. Мне сделалось не по себе.

- Зато я узнала, что в Лакмере практикует некий доктор Кравен, пластический хирург, - сообщила я, решив поскорее сменить тему. – Этому Эбернати он восстановил лицо после взрыва, причем так, что ни малейшего следа не осталось. И завтра я пойду с ним знакомиться.

Взгляд Генриха снова изменился: теперь в нем пульсировало нетерпение и злость.

- Думаешь, это Ланге? – спросил он. Я пожала плечами.

- Ланге хирург. Который для забавы сшивал веки своим жертвам. Просто ради практики, - сказала я. – Да, это может быть он. Конечно, мы можем проверять ветеринаров, но лучше все-таки начать с человеческих докторов.

- Боюсь даже спрашивать, зачем тебе к нему, - усмешка Генриха сделалась нервной и кривой.

- Говорю же, родимое пятно в тылу. Это единственное, что можно предъявить пластическому хирургу.

- Вот как, - Генрих залпом выпил молоко, и я самым непринужденным тоном спросила:

- Что-то не так? Мне кажется, ты злишься.

Генрих вздохнул.

- Не знаю. Мне отчего-то не по себе. Очень сильно не по себе.

Значит, все-таки ревнует. Меня тоже мазнуло холодком по плечам. С другой стороны, чему тут удивляться? Генрих четыре года провел в заточении, я была первой женщиной, которую он увидел, но воспитание и благодарность за свое освобождение не позволяют ему идти в атаку и рубить сплеча.

Или же все дело просто в том, что я достаточно нравлюсь ему, чтобы ревновать, и недостаточно, чтобы что-то предлагать. Иногда это единственно верное объяснение.

- Мне, честно говоря, тоже, - призналась я. – Что, если это и в самом деле Ланге? Что мы будем делать, Генрих?

Он ободряюще улыбнулся, поставил стакан и протянул мне руку.

- Иди сюда, Милли.

Мне сделалось одновременно жарко и холодно. Я поднялась и шагнула к нему, запоздало подумав, что в доме могут быть слуги, у которых наверняка ушки на макушке. Генрих взял меня за руку и посмотрел так, что я невольно почувствовала, как ноги делаются ватными.

- Я не позволю ему тебя обидеть, - произнес он, глядя мне в глаза. – Он не причинит тебе ни малейшего вреда. Обещаю.

- Я верю, - ответила я, не сводя с него взгляда. Мне нравилось смотреть на него – и сейчас Генрих это понимал.

«Ты ведь не разобьешь меня?» - хотелось мне спросить. Но я, конечно, не стала спрашивать.

В таком случае ответ немного предсказуем. И не имеет отношения к тому, что все-таки будет потом.

Просто мы все хотим казаться лучше, чем мы есть. И иногда даже сами верим в то, что говорим.

- А если это Ланге? – спросила я, понимая, что Генрих сейчас выпустит мою руку, и этот хрупкий момент единения рассыплется и растает. Мы снова будем партнерами по приключению, а не частью чего-то единого и важного. – Что тогда?