Мы сидим близко настолько, что плавно покачивающаяся нога Рабият в любой момент может задеть мою сбоку. В коридоре тишина, вся паника и стресс на верхнем этаже нашего корпуса, где пересдают экзамен за четвертый курс нынешние пятикурсники. К нашему счастью, мы не в их числе, в отличие от моего друга и ее подруг. В прошлом году охотно заваливали, поэтому сейчас мы все здесь. И хоть саму обстановку не видно и толком не слышно, но напряжение все же присутствует в теле. Не у меня, у нее.
Двери открываются, слышится громкий разговор компании парней с курса на год младше нашего, прохладный воздух опять нас обволакивает, температура на улице низкая, а в здании нет пока отопления. Я в темно-коричневой толстовке, она в рубашке и пиджаке, который видимо не особо согревает, потому что она обхватывает себя руками, а потом облокачивается о стену, все же задевая меня , но не ногой, а плечом и мелкими темными кудрями длиной до лопаток. Я от неожиданности выдыхаю. Ей, кажется , все равно на мое присутствие. Не знаю радоваться или нет.
В компании зашедших парней вижу трех знакомых. Раньше учились в одной школе в Чечне, сходили с ума во время совместных прогулок, теперь пересекаемся в одному ВУЗе. Они тоже замечают меня. Все трое стереотипные кавказцы: черноволосые, кареглазые, с бородой на лице, среднего роста и громкими голосами, слышен ярко выраженный акцент. Встаю и иду к ним навстречу , жмем руки друг другу и расспрашиваем о новостях, накопившихся за два месяца каникул. Мы не пересекались, я остался в Москве, работал в клинике у дяди, они уехали на Родину и пропали, видимо, почуяв свободу. Иса, стоявший сбоку от меня, лениво осматривает все, что попадает в поле зрения, в особенности девушек, и останавливается на несколько секунд на Рабият, которая уткнулась в планшет и что-то пишет тонким стилусом своими такими же тонкими пальцами. Я вижу это, хоть тот и стоит сбоку. Заинтересованно осматривает, как делает каждый раз, когда встречает ее где-то в стенах кафедр. Она, очевидно, привлекла его внимание. Я понимаю это интуитивно и меня это раздражает. Надеюсь, я делаю все не так же очевидно для всех вокруг… Меня начинает напрягать то, как он не отводит от нее жадного взгляда, на грани приличия и морали, практически переходящего рамки. Пытается будто успеть разглядеть каждую деталь ее образа, запечатлеть в памяти. Будь здесь кто-то из ее родственников мужского пола, то его позвали бы на серьезный разговор, либо пригвоздили в ответ своим взглядом, если бы у Исы вообще хватило смелости так себя вести при ее родне. Абубакар, самый сдержанный из этой троицы, замечает и не церемонясь слегка ударяет в плечо, приподнимает бровь и качает осуждающе головой. Его отец воспитал в строгости и таким образом, что даже не имея его поблизости, он помнит все нравоучения и не забывает о них ни дня. Иса поворачивает голову в его сторону, пожимает широкими плечами и включается в разговор. Мы стоим под лестницами, говорим на родном, пытаемся делать это тихо , но старшие из преподавательского состава все равно косятся, когда медленно поднимаются наверх. Впрочем, нам не привыкать. Спустя минут десять опять пожимаем друг другу руки и расходимся. Возвращаюсь к лавке и как только оказываюсь рядом, Рабият поднимается. Она среднего роста. Я метр восемьдесят, она мне до плеч. Одежда на ней всегда просторная, никогда не видно ни одного очертания фигуры, но по кистям понятно, что она очень худая. Меня напрягает тот факт, что я присматривался к ее рукавам, чтоб понять ее комплекцию тела. Мне мерзко от этого и ,как сейчас, стыдно. Стыдно от того, что я позволил себе фантазировать о том, что не очевидно.
– Давай пойдем в столовую? Тут прохладно, кофе куплю. Неизвестно, сколько еще мы будем здесь сидеть и ждать, – хмурит брови и заглядывает мне в глаза. У нее они, кстати, темно-зеленые.
– Хорошо.
Рабият берет сумку, идет за моей спиной. Садимся с ней у окна за круглым столиком, сейчас здесь не очень много людей. Ближе к вечеру становится спокойно, но утром и днем здесь людей столько, что сесть некуда.
– Ты садись, я пока пойду куплю, – говорю ей.
– Ладно, – кротко улыбается.
***
Альви возвращается с двумя большими стаканами кофе и крафтовым пакетиком. Мне не было смысла его отговаривать и просить ничего не покупать за свой счет, ему не нравится такая «торговля». Наклоняется и ставит рядом со мной пакетик и горячий стакан. Он высокий, с широкими плечами. Солнце заходит и на мгновение освещает из окна, которое чуть дальше нашего, его темно-русые волосы. А глаза у него голубые, да. Не просто так ведь на него смотрит каждая вторая. Он меня тоже рассмотрел за практически пять лет, которые мы знакомы. Мы не можем не знать друг друга, будучи старостами соседних групп.
Альви с первой встречи показался мне простым в общении парнем. Так и оказалось в итоге: без предубеждений, без резкости в словах, я ни разу от него не слышала злых или любых других интонаций, даже во время конфликтов, в которые чаще всего его вмешивали другие, он был спокоен как удав; не строил из себя саму серьезность на людях, смеялся со всеми и умело пускал шутки. В компаниях его любили. Сначала я не понимала за что, ведь он был обычным парнем, хорошим и все. А потом пришла к выводу: искренность к близким, преданность друзьям и своему слову, доверие, которое он внушал окружающим(и не зря, он и был надежным) не могли не подкупать еще когда ему было всего восемнадцать, а сейчас тем более.
– Латте. Ты ведь его обычно пьешь?
– Ага, спасибо, – ответила, улыбнулась во все зубы и приоткрыла пакетик, спрашивая. – А там что?
– Печенья с шоколадной крошкой. Все остальное закончилось или было не очень привлекательным. Бери все, я не буду.
– Оу… не стоило, – он в ответ нахмурился, – правда.
Обхватила ладонями стакан, чувствуя, как пальцам стало гораздо теплее. Говорю практически себе под нос:
– Надеюсь, они скоро выйдут.
– И без очередной пересдачи.
– Да-а-а…
Да, молодец, Рабия, очень красноречиво. Так и не скажешь, что ты книжный червь. Только разве что подслеповатым прищуром при чтении. На самом деле, Альви интересный собеседник. Не сильно общительный со мной, но широкий кругозор очевиден. Я глупо не знаю как с ним общаться и поддерживать диалог. Когда нам нужно что-то обсудить, то он опускает глаза, как подросток, общающийся впервые с девушкой, которая ему нравится, а я веду себя как молчаливый болванчик на передней панели машины. Его смущаю я, я смущаюсь от его смущения. Все просто. Как бы он не пытался скрыть эти эмоции, я все понимаю.