Вопросы времени

Вопросы времени

— Я не понял! У тебя кроме этого барахла ничего нет? То есть, мы зря догоняли твою развалюху? — с каждым следующим словом голос атамана наливался злостью.
— Да, вы правы, — согласился кутающийся в проеденную молью тужурку старичок.
— Врёшь, борода! Обмануть меня вздумал? — дюжий разбойник поднял несчастного словно пушинку и зарычал прямо в лицо, — На кой тебе эта рухлядь? Она даже сельскому старьёвщику не нужна!

Но старик лишь устало улыбнулся, насмешливо посмотрел в переполненные яростью глаза и тихо пояснил:
— Видите ли... Я давно путешествую, фургончик мой обветшал. Вы просто не смогли прочесть выцветшую надпись, а там сказано: “Лавка бесполезных вещей”. Их, собственно, я и вожу. Конечно, порой случается, что вещицу-другую передаю новому хозяину, но это бывает нечасто. Вы ничего не хотите взять?

Атаман зарычал столь страшно, что ржущая ватага разбойников мигом присмирела. Даже замолкла беспрерывно ругающаяся парочка оборванцев, что так и не прекратили выбрасывать из повозки хлам. Маленький отряд налётчиков как один уставился в ожидании зрелища расправы. Атаман не заставил себя ждать. Выхватил широкий нож и приставил к горлу торговца бесполезными вещами.
— Я сейчас заберу у тебя жизнь!
Но эти слова совершенно не впечатлили старца. Он хмыкнул, неуклюже стукнул сухонькой ладошкой по могучему предплечью атамана. Этот невинный жест подействовал совершенно неожиданным образом. Кисти разбойника разжались, выпуская на свободу и старика и орудие несостоявшегося убийства. По ватаге пронёсся изумлённый вздох, когда, секунду спустя, главарь зашатался и рухнул навзничь.
— Забрать у меня жизнь ты не в праве! — голос прогремел словно раскат грома.
Перепуганные налётчики тут же попадали окарачь. А старик навис над беспомощным великаном и продолжил страшным голосом:
— Я — посвященный четвёртого круга ордена странствующих волшебников! Не одну сотню лет скитаюсь по бренной земле. И не тебе, ничтожный червь, решать, сколь долог будет мой путь.

От страха едва не потеряв рассудок, атаман всё же попытался что-то пролепетать. Но проступившие на лице старца огненные знаки враз отбили всякую охоту говорить. Волшебник всё также грозно сверлил разбойника глазами, а про себя отметил, что тысячи раз видел, как ярость в глазах собеседника уступает место страху, но сам момент отсутствия в глазах и того и другого никак поймать не мог. 

Старик усмехнулся, разгладил куцую бородёнку и уже прежним тихим голосом промолвил:
— Я делаю волшебные подарки только тем, кого выберу сам. Но почему, ради разнообразия, не одарить тебя? Чего тебе хочется?
Упавший духом не в силах был что-либо говорить. Он испуганно вращал глазами и хватал ртом воздух словно выброшенная на берег рыба. Но старцу не было дела до состояния налётчика. Он деловито подошёл к выброшенной из фургона куче хлама, выудил грязную, слипшуюся в комок тряпку, расправил и бросил разбойнику.
— Закон нашего ордена предписывает делать два подарка. Вот тебе мой первый дар, — но видя непонимание на искаженном страхом лице, смягчился и пояснил, — Этот старый мешок пуст. Но выверни его, и в нём найдётся золотой. Неплохое приобретение? В ваших краях на это можно двух коров купить. Второй подарок получишь при следующей нашей встрече. Понятно? А раз понятно, то чего тут разлегся? Проваливайте, пока я вас всех в жаб не превратил!

Очнувшиеся бандиты мигом повскакивали в сёдла, и через несколько секунд их и след простыл.

Оглядев устроенный налётчиками бедлам, старик хлопнул в ладоши. И весь раскиданный скарб тут же вернулся в фургон. Волшебник не спеша забрался на козлы, слегка тронул поводья, и тощая старая кляча потащила фургончик по степи прежним курсом. Старик вновь безразлично уставился в опостылевший осенний пейзаж. Внезапно на его плечо спикировал огромный ворон.
— А! Вот и Рон пожаловал. Что ж ты, дружок, пропустил такой эпизод?
Ворон удивлённо покрутил головой, пытаясь понять слова человека. Но старик тут же пояснил:
— Вот напали тут средь бела дня разбойники. Да, да! Самые настоящие! Ты никогда не видел разбойников? Это досадное упущение! Ну, ничего. Не огорчайся. Я ихнему атаману подарочек вручил. Думаю, скоро прибежит за вторым. Вот и посмотришь тогда, — старик тихонько усмехнулся и тут же серьёзно спросил, — Сам-то не надумал второе желание? Неужто так и будешь со мной таскаться?

Но ворон гордо отвернулся, взмахнул крыльями и переместился на потёртую дугу. Лошадь на птицу не отреагировала, а старик только тихо засмеялся. Процессия продолжила неспешный путь через бескрайнюю осеннюю степь.

Упрятанное за плотными облаками солнце начало уже клониться к закату, когда старик оторвался от созерцания застывших просторов. Веки медленно опустились. Несведущему даже могло показаться, что возница попросту уснул. Но это было не так. 
Волшебник прощупывал мир, напрягая недоступные простым сметным органы чувств. А через несколько секунд озадаченно хмыкнул и выудил из бесконечных прорех утлого одеяния стеклянный шарик. Покрутив в обветренных морщинистых руках прозрачную безделицу, волшебник пробормотал:
— Неужели, ученик соизволил навестить учителя?
И подбросил шарик на пару саженей. 

Стекляшка сверкнула в верхней точке траектории крохотной звёздочкой, но падать не спешила. Шарик словно тонул в необычайно тягучем воздухе. Когда же он окончательно затормозился, пространство справа от дороги сгустилось. И к старику шагнула тощая фигура в длиннополом плаще. Всё лицо ученика скрывала тень громадного капюшона
— Здравствуй, учитель! — звонкий голос никак не вязался с жутковатым одеянием.
— И тебе привет, Мартин. Давно тебя не видел.
— Давно? — в голосе ученика эхом отдалось удивление.
— Конечно! А что... 
— О! Прости меня! Я не всегда успеваю анализировать потоки... — и горечь внезапно переполнила всё вокруг.
Старик резво соскочил на землю, ловко откинул с собеседника капюшон и пронзительно уставился в глаза юноши. Но в гляделки ученик играть не желал. Он резко зажмурился и еле слышно произнёс:
— Учитель, тебе нельзя смотреть в мои глаза. 
— Ошибаешься! Мне можно. Уже можно... 
— Но... Но почему? — сказано это было с таким надрывом, что старик едва не расплакался.
— Ничего, не поделаешь, Мартин.
— Но я могу!
— Не вздумай мне перечить! —  вспыхнул старец, но волна не успевшего родиться гнева тут же улеглась. — Давай лучше поговорим. Так сказать, по-людски.
— Хорошо, учитель... 

Вечерело. Степной ветер немилосердно трепал пламя небольшого костерка. С затянувших небо туч то и дело срывались ледяные капли. Но двум волшебникам капризы погоды были нипочём. Юноша рассеяно смотрел на куцие сполохи, старик же с нескрываемым интересом наблюдал за бывшим учеником. Наконец, вернувшись в реальность, Мартин поинтересовался:
— Учитель, зачем ты так на меня смотришь?
— Видишь ли... После твоего перерождения я видел тебя лишь мельком. И вот теперь хочу насладиться полной мерой. Тебя это удивляет?
Но ученик лишь пожал плечами. А старик продолжил:
— Твой выбор воплощения всех озадачил. Вернее сказать, некоторых озадачил, остальных ошеломил. Вечный смотритель башни стихий даже вознамерился протестовать. Многие возмущались. Но настоятель утвердил. И не ошибся! Хотя о чём я? Он же никогда не ошибается. Таков уж его выбор.
— Понимаю.
— Мартин, я постоянно размышлял о причинах твоего выбора. Но до конца так и не смог понять. Не раскроешь старику тайну?
— Учитель, здесь нет никакой тайны. Ты помнишь, как я впервые перешагнул порог храма?
— Нет, Мартин. Я же в тот день опоздал к разбору учеников.
— Правда? А я думал, что это было специально подстроено настоятелем.
— Что именно?
— Ну, я думал, что долгое ожидание будущего наставника — это было что-то вроде испытания.
— Нет, Мартин. Вступающие в братство странствующих волшебников не проходят никакого испытания. Ваше желание — вот единственный критерий.
— Да еще несколько мешков золота.
— Совершенно верно. Но как ты теперь знаешь, братству от этого золотого потока практически ничего не остается. Всё идет в королевскую казну.
— Да, я знаю.
— Но что тебе до золота?
— Теперь уже ничего. Но вот раньше... Когда я решил стать волшебником, мой отец был невероятно горд. Видано ли дело — мальчишка на такое отважился! Отца даже не смутила неподъемная для купца второй гильдии плата. Даже не могу представить, что ему пришлось пережить, чтобы собрать такую колоссальную сумму. Но когда мы прибыли к вратам храма, и этого оказалось недостаточно. Отец ни секунды не задумываясь, тут же продал наше судёнышко. Я был ошарашен. Но близился конец дня приёма, и мне было нужно спешно идти в храм. Мы прощались всего несколько секунд. Я тогда даже не сообразил, что ему не на чем будет возвращаться. Но теперь понимаю, что и он об этом не беспокоился.

Мартин замолчал, погрузившись в воспоминания. Старик украдкой смотрел, как отражаются языки костра в глазах ученика. Он почувствовал, что ещё чуть-чуть, и слёзы брызнут из лучащихся звёздным светом очей. Но ученик словно окаменел. И голос был под стать — словно вырвавшийся на свободу из тысячелетнего склепа:
— Это неправильно, что отец занимался торговым делом. Это была величайшая несправедливость. Он родился поэтом, учителем... У меня никогда не было других учителей. Всему меня учил отец. Ну, кто из купцов станет тратить своё время на обучение дитяти, даже если оно единственное? А кто сможет обучить чему-либо кроме поиска выгоды? Мой отец мог. И учил. У него была огромная библиотека. Мудрецы и книжники с радостью посещали наше книгохранилище. Это теперь я понимаю, что на меня они смотрели с завистью. А тогда воспринимал, как само собой разумеющееся. Раз отец постоянно читает, то так и должно быть. Раз отец заставляет что-то выучить, значит так и нужно... 

Мартин замолчал, подбросил в огонь сушняка. Глядя на воспрявший духом костерок, он продолжил:
— В суматохе орденского жития я часто вспоминал ежевечерние беседы с отцом. Хотя раньше они меня злили до чрезвычайности.
— Злили? — учитель был удивлён столь контрастному переходу.
В этот раз Мартин надолго задумался, но всё же ответил:
— Мне было обидно, что отец знает всё. К сожалению, это правда. Он был удивителен, понимал мир так, как никто из мудрецов в нашей обители. Потому он и не бросил торговое дело. Говорил, раз предписано быть послушным сыном, значит так и должно быть. Все добродетели и правила, которые мне казались кандалами общества для свободомыслящих, он воспринимал как проявление высшей справедливости. Я понимаю это только сейчас. Как и много другое... — Мартин тяжело вздохнул, — Когда я только мечтал стать волшебником, я сразу сказал себе, что буду как отец — непохожим ни на кого. Что проку исполнять чьи-то необдуманные желания и, тем паче, потом за это наказывать? Мне хотелось чего-то из ряда вон! А когда я узнал, что на обратном пути из обители отец погиб, вот тут-то мир и перевернулся.
— Ясно. А я, старый дурень, всё ломал голову, чего ты бесишься? Прости уж. Сам понимаешь, учителю нельзя лезть в мысли ученика.
— Я понимаю, учитель.
— Так значит ты захотел вернуть отца?
— Да. Глупо, правда?
Но старик только вздохнул.
— Я сам понимаю теперь, что глупо. За несколько лет в обители взрослеют на столетия. И я не исключение. Но... но мне всё время кажется, что я куда глупее отца.

Волшебники замолчали. Им не было дела до пронизывающего ледяного ветра, голодных волчьих завываний, беспечного мигания звёзд... И если учителю было всё ясно, то у ученика ещё остались вопросы.
— Учитель, ты никогда не хотел нарушить закон двух желаний?
— Хотел. Конечно, хотел. Но наши законы не чета людским. Мы свои нарушить не в силах. Хотя, должен тебе признаться. Были такие клиенты, кому я дал меньше.
— Как это? — глаза Мартина совсем по-детски округлились, — Ведь второе желание даётся, чтобы человек смог исправить глупость в первом! Лишать этого — прямое нарушение закона!
— Ну, что ты! Никто и не помышляет о нарушении великих законов.
— Тогда как... 
— А вот я тебе сейчас и расскажу, — и старик принялся не спеша набивать уродливую трубку, — Уж не одна сотня лет канула с тех пор, как случилось восстание гномов северных земель. С тогдашним королём они здорово повздорили. Но сколь ни крепка была гномья сталь, а колдуны короны не зря свой хлеб ели. Самые ретивые кланы были сожжены, а остальные заключены на вечное пребывание под землёй. Особо тяжко это было для клана Гранитного хребта. Эти гномы жили почти как крестьяне — возделывали землю, охотились, рыбачили… Они даже в оружейном деле ничего не смыслили. И вот представь, что по дикой прихоти короля и дурости соплеменников, их в одночасье упекают жить без солнечного света. Да, их далёкие предки так жили веками. Но когда ж это было? И вот, ни за что, ни про что, их обрекают питаться корнями растений, пить подземные воды и рыть бесконечные шахты. Вечная каторга. И для них и для потомства. Но гномы — народ упорный. Они снова стали жить укладом своих отцов, постепенно забывая всё, что связывало их с поверхностью. Все наземные постройки оказались заброшены, осталась только башня звездочётов. А надо сказать, что гномы весьма уважительно относятся к предсказанию по положению небесных светил. Потому великий совет гномов постановил, что поскольку звездочёты на землю не ступают и даже её не видят, то ночами могут спокойно смотреть в телескоп, не навлекая на клан гнева всевидящего королевского ока. К тому же звездочёт у них был только один — это был очень старый и уважаемый гном. И вот с наступлением темноты старик поднимался на верхушку башни и занимался своим любимым делом. Башня была высоченная, и звездочёта поднимали пару часов, наматывая на лебёдку длиннющие канаты. Это продолжалось десятки лет, пока старик совершенно не ослеп. И тогда в башню стал пониматься его ученик — совсем молоденький гном, который никогда не видел солнечного света. Но вот как-то роясь в библиотеке, малец нашёл занятную человеческую книжицу. Неизвестный мир так поразил его, что он начал мучить престарелого учителя бесконечными вопросами о старых временах. И в конце концов окончательно потерял голову. Однажды, поднявшись на башню, он решил до наступления рассвета не спускаться и посмотреть на неизвестный мир людей. Это обрекало вольнодумца на жестокое наказание. Но он надеялся, что на несколько минут задержки никто не обратит внимания. И вот он увидел, как восходящее солнце заливает светом укутанную снегом землю. Беконечность белых барханов была столь сказочна, что он не заметил как стремительно началось утро. А в месте с ним в башню стали ломиться экзекуторы. От охватившего ужаса малец отважился на отчаянный шаг. Он решил выпрыгнуть из окна башни.
— Как? Ведь это была верная смерть!
— Не совсем. Видишь ли, огромные кучи снега были навалены в нескольких саженях под окном. И он сиганул прямо в сугробы. Увы, юный гном и понятия не имел, что смотрел вовсе не на снег, а на облака. И когда стремительно просвистел сквозь них, с ужасом возопил о спасении.
— И ты, учитель…
— Да, я как раз проезжал поблизости. Я притормозил его падение и испросил о желании. И наш молодой звездочёт возжелал превратиться в птицу, — старик усмехнувшись, сделал глубокую затяжку, — Как ты понимаешь, птиц он до этого никогда не видел, а только читал про них. Потому сформулировать желание точно не смог. А раз так, то я имел полное право засунуть его хоть в воробья, хоть в попугая.
— Но ты этого не сделал?
— Верно. Я превратил его в ворона. И с тех пор этот негодник шляется со мной по миру и не желает менять ни шкуру, ни компанию.

Мартин покачал головой, вздохнул и грустно сообщил:
— Учитель, а я его понимаю.
— Не сомневаюсь. Потому и рассказал о нём.
— Но мне хотелось узнать иное. Бывало ли, чтобы человек дважды опростоволосился с желаниями, но тебе все равно хотелось помочь ему?
Старик долго молчал. Руки теребили погасшую трубку. Глаза устало взирали на еле тлеющие угли. Сутулые плечи съёжились, словно волшебник решил превратиться в тощего лесного карлика.
— Было такое однажды. Было... Я тогда был лишь немного постарше тебя нынешнего. В одном из городков я встретил смертельно больного юношу. Я был очень удивлён, что он просил вовсе не об исцелении. Упав на колени, он молил даровать свершение подвига. И я, со свойственной колдунам насмешкой, снабдил его доспехами вечной брани. Этот чудесный артефакт наполнял силой и здоровьем своего хозяина. Но только тогда, когда тот участвовал в сражении. Когда же воин переставал звенеть клинком и проливать кровь, то начинал стремительно дряхлеть. Но умереть от старости и болезней не мог. Хотя мучился преизрядно. Я долго ждал, когда он прибежит просить о снятии доспехов. Но он пришёл с совсем иной просьбой. Такого ветхого старца я и не думал увидеть. Как у него хватало сил передвигаться в неснимаемой броне, ума не приложу. А он еще и притащил младенца! И вот эта развалина еле слышно шепелявит, что желает, чтобы из его несокрушимой брони я изготовил колыбель для защиты ребёнка. Попытки вразумить старика и объяснить, что в этом случае он сразу же умрёт, успехом не увенчались. Я сделал колыбель. Сделал на совесть, по всем правилам положительного влияния.
— Он умер?
— Сразу же. Но не это удивительно. Никогда, ни до ни после, я не видывал, чтобы умирали с такой счастливой улыбкой.
— А что стало с младенцем?
— Ничего. Он вырос. Стал кузнецом. Неплохим мастером. Я под разными личинами несколько раз предлагал ему исполнение желаний. Но он отказывался.
— Почему?
— Мартин, ты ещё молод, — старик отечески похлопал ученика по плечу.
— Я спросил, потому что после перерождения первый человек, которому я предложил помощь, от неё отказался. Этому можно было и не удивляться, если бы человек не находился в смертельной опасности. На караван напали разбойники. Они перебили всех. В живых остался только израненный охранник. Он столь яростно сражался, что будь у него такой же напарник, то и сотне налётчиков пришлось бы несладко. Атаман был впечатлён его храбростью и предложил примкнуть к разбойникам. Но охранник отказался. Взбешённый бандит закричал, что смерть от клинка — слишком лёгкая для такого наглеца. Он приказал забить его в колодки и продать на галеры. Он тогда и бросил ключевую фразу: “Там твоя мученическая смерть станет только вопросом времени!” И тогда появился я. Я предстал перед пленённым и, невидимый его врагами, спросил о желании.
— И что же он ответил? — старик мигом оживился, будто помолодел на несколько столетий.
— Он посмеялся надо мной. Сказал, что его свободу отобрать не в силах никто! Я долго следил за этим человеком. Поначалу он казался полоумным. Но чем дольше смотрел, тем страшнее мне становилось... 
— Страшнее? Я не ослышался? — учитель даже не заметил, как уронил в костёр трубку.
— Да, учитель. Именно страшнее. Он не просто сбежал с галер. Он смог вырваться из чудовищной пропасти свинцовых рудников. Он выжил после лихорадки, выкосившей всё население Радужных островов... — выпалил Мартин с надрывом, — Я несколько раз являлся к нему в самые отчаянные моменты, но он только насмехался надо мной. В последний раз он заявил, что его владение заканчивается там, куда дотягивается кончик его меча. А иного ему и не нужно.
— Но ты сообщил ему о своём воплощении? Не может быть, чтобы твои возможности были отвергнуты!
— Сообщил. Конечно, сообщил.
— И?
— Он сказал: “Ты не можешь чем-либо меня одарить. Ни у тебя, ни у твоих собратьев нет ничего, что бы пригодилось мне. Многие вам завидуют. Но не я! Что до тебя, то ты будешь вечно смотреть на суету людей, идти рядом и никогда не останавливаться. Глупцы будут гнаться за тобой или не замечать, мудрецы молча шагать рядом... Но не бойся. Люди о тебе не забудут. Они всегда буду обожать пускать проблемы на самотёк, а потому с лёгкостью спихивать на твои плечи...”
— Кто он такой? — шокированный учитель не мог выдавить ничего иного.
— Человек. Простой человек... 

Ночь отступала. Розовел восток. Ветер утих. Стылый воздух осеннего утра казался стеклянным. У погасшего костерка неподвижно сидели закутавшиеся в плащи фигурки. Голая степь, на которую старик никогда не обращал внимания, в это утро показалась ему воплощением никчёмности и одиночества. Проснулся от своих дум и ученик. Он посмотрел в прятавшийся в тумане горизонт.
— Мне пора, учитель. Пора решать вопросы, которые я сам для себя выбрал.
— Прощай, Мартин. Спасибо, что навестил напоследок.
Ученик кивнул и тут же растаял. Старик поднялся, кряхтя, влез на козлы, тронул поводья:
— Ну, милая, топай дальше. Не хочешь? Надо, родная. Вон впереди через четыре версты валяется связанный атаман разбойников. Надо поспешать. А то ещё волки съедят. Надо же его Рону показать да второе желание испросить...