Ворон и Рысь

Ворон и Рысь

...Неслась вакханалия.
Пел в священном безумьи народ…
("Голова мадам де Ламбаль", Максимилиан Волошин)

Любовь и жестокость, верность и предательство, зависть и самоотверженность. Такие разные свойства человеческой натуры, но так часто идут бок о бок и могут быть присущи представителям любого сословия.
Всегда ли борцы за дело народа - праведники, а их угнетатели - чудовища? И можно ли преступать законы божеские и человеческие ради цели, которая кажется великой и справедливой?

1925 год, замок близ Блуа

- Неужели это правда, Одетт, что ты решила оставить службу у нас?
- Да, так и есть, мсье. Со следующего месяца.
- Но почему? После стольких лет... Надеюсь, никто здесь не обидел тебя?
- О нет, мсье! Я хочу получить профессию медсестры, потому и уезжаю.
- Что ж, Одетт, и кузина Элен, и я искренне желаем тебе успеха и добра, хоть нам и будет очень не хватать тебя! Но, говоря между нами, ты права. Наше время открывает перед человеком многие возможности, если он сам того желает и готов трудиться, и просто грех не пользоваться этим!
- Да, мсье. Но до конца месяца я продолжаю здесь работать. Завтра придет новая горничная, я все ей объясню и покажу заранее.
- А сегодня у тебя выходной, не так ли?
- Да, и снова именно в этот день пошел дождь.
- Это целый ураган, Одетт, собаку на улицу не выпустишь! А ночью было ещё хуже.

О да, этой ночью Одетт смотрела в окно, как когда-то в детстве. Тогда она, как и теперь, обожала старинные легенды и сказки, связанные с этим местом. И специально ждала таких ночей, когда небо разверзнется от молний и загрохочет гром, и жадно всматривалась в него. Ведь горничная Симона, известная своей буйной фантазией, давно успела рассказать маленькой Одетт, что в такие вот ночи среди свинцовых туч и вспышек молний иногда можно увидеть, как барон Родерик и граф Гастон рубятся на мечах за Диану-Бретонку! Но, конечно же, это была просто сказка, а в действительности их никто никогда не видел...

- Ты хотела куда-то поехать сегодня? - спросил Шарль-Анри.
- Да, собиралась навестить подругу, которая живёт в Блуа. Но разъездная машина сломалась...
- Что ж, все ясно. Думаю, что смогу тебе помочь. Скоро вернётся мой шофер, и я скажу, чтобы отвез тебя в город. Вечером он же доставит тебя назад.
- Вы так добры, мсье виконт! Не принести ли вам пока кофе?
- Буду признателен, Одетт. Если можно, покрепче, и без сахара.

Она вышла и через несколько минут вернулась с подносом.
Сейчас, в свой выходной день, Одетт была не в униформе горничной, в которой виконт привык ее видеть, а в лёгком платье из шелкового сатина. Оно было голубым, с рисунком из переплетающихся жёлтых и розовых цветочных гирлянд, и очень шло к ее светло-русым волосам. И даже туфли на каблуке, надо же, тоже голубые! Виконт вспомнил, что у женщин ее круга это вроде бы считалось верхом непрактичности. Туфли должны быть черными или бежевыми, на низком устойчивом каблуке, поскольку такая обувь якобы подходит под любое платье, и точка!
Он улыбнулся. Нельзя же ожидать от престарелой мадам Форестье, бабушки Одетт, чтобы она знала о последних тенденциях моды. Но самой Одетт явно они были известны!

Взгляд Одетт задержался на его мольберте с только что законченной акварелью.
- Этот рисунок тоже отчасти относится к циклу работ о моих далёких предках, - пояснил он, заметив интерес девушки. - Но вряд ли он станет иллюстрацией к роману моего американского друга.
- Из-за того, что здесь изображён другой замок, мсье?
- Браво, Одетт, ты сразу заметила это! Да, это Шато де Монришар. Когда-то он был грозной твердыней, но теперь это просто груда развалин. Печально осознавать, что замок, выдержавший столько войн и вражеских осад, в конце концов был разрушен не чужестранцами, а нашим же народом.
- Как и многие другие замки, мсье виконт. Как и Бастилия.
- Да, людей не нужно доводить до последних пределов отчаяния, когда им становится нечего терять. Об этом весьма красочно пишет наш общий знакомый, Робер Партилезье. Слышала ли ты последние новости о нем? Роберу наскучили труды на ниве журналистики, и он решил стать еще и писателем! Недавно он дал интервью и анонсировал исторический роман, над которым сейчас работает. Это будет его дебют в литературе, и наш приятель клянётся, что роман произведет эффект разорвавшейся бомбы! Кажется, Робер угрожает даже взять Нобелевскую премию по литературе.
- О чем же его роман? - удивилась Одетт.
- Его любимая тема - борьба с проклятыми угнетателями народа, Одетт! А какая эпоха лучше всего подходит для подобных разоблачений, если не эпоха революционного террора? Девяносто третий год и Термидор!
- Вряд ли я стану это читать.
- Ну, роман ещё когда выйдет! Может быть, он окажется лучше, чем статьи любезного автора. А пока не хочешь ли взглянуть на другие рисунки?
- О, очень хочу, мсье Шарль-Анри!
- Тогда бери себе тоже чашку для кофе и садись.
- Но мсье, разве так можно...
- Можно. Ты ведь скоро не будешь горничной, Одетт, да и сегодня твой законный выходной день. Я думаю, что имею право угостить тебя кофе. Не стоя же ты будешь смотреть рисунки и слушать, что я тебе расскажу!

И молодой художник показал Одетт другой рисунок. Теперь перед нею был тоже замок Шато де Монришар, но на этот раз Шарль-Анри сделал его только фоном, без детальной прорисовки. А на фоне замка бесновалась толпа оборванцев. Искаженные злостью и ненавистью лица мужчин - небритых и словно нарочито грязных, но с дорогим оружием в руках, и женщин, столь же неопрятных и взлохмаченных, но в шелковых платьях и шляпках, найденных, по всей вероятности, в гардеробной графини и ее дочерей.
И как будто в противовес беснующейся толпе - фигура в черном, преграждающая вход в замковую усыпальницу... Священник - один против разъярённых якобинцев. Все это было изображено так, будто автор видел весь творившийся ужас и хаос откуда-то сверху...