Воронье Гнездо. Белый Ворон

1. 1. Белый Ворон (Пролог)

– Пап, – Петер чувствует, как больно сжимается в груди сердце. Смотреть на отвратительно готический фасад здания, что простирается перед их фигурами было приятно не больше, чем есть разваренные овощи. Он буквально ощущал то, как плотно спёрло все внутренности. Жуткое место. Страшное. Слишком тёмное. Отец прекрасно знал, как и насколько Петер ненавидит темноту и тем не менее, Десмонд так же безжалостно, волочет родного сына, что пятками упирался в землю, делая шаг ещё более грузным. – Пап! Мне здесь не нравится! Пошли домой! На кой чёрт мы вообще припёрлись в такую даль?!

Альбинос ощущал себя ну совсем маленьким мальчиком. Хотя, конечно, он был уже намного смышлёнее чем год или два назад, и всё же. Страх, что захлёстывал его, кажется, был просто вне реальности и за рамками собственного понимания. Он не мог понять почему и чего он боится. Но на самом деле и не пытался. Отец даже не смотрел на него и это выводило из себя только больше. Хотя, когда Петер поднял на него взгляд, видит то каким волнением светятся зелёные глаза. Десмонд сглатывает так же испуганно, мнёт губы, заставляя подпрыгивать свою небольшую бороду. Мальчик снова оглянулся на грозный фасад.

Университет Эдгара Алана.

Что это за место? И что творится в его стенах? Почему оно такое жуткое? Почему настолько отвратительное? Почему вызывает омерзением лишь одним своим видом?.. Петер не мог ответить ни на один из этих вопросов и честно, – честное, блять, слово! – не хотел получать этих ответов. Он просто хотел домой. Хотел, чтобы его отец, качнув головой с цокающим «нет» развернулся и увёл его отсюда. Но вот прошли уже добрые пять минуть. Хотя, какие они добрые?.. самые злющие пять минут во всей жизни Петера-Дже Ландвисона. Мерзость.

Петер и в целом никогда не задумывался об университетском образовании. Он и сам-то всегда обучался на дому, его недуг немного не был совместим с общественной жизнью. Тяжело жить этой самой «общественной жизнью», когда, поймав лишний луч света, можешь с точностью мишени поймать неизлечимое смертельное заболевание.

Рак кожи.

Да. Для Петера альбинизм никогда не был ассоциацией со словом «красота» и «эстетика». Чего красивого в том, что ты обязан прятать каждый чертов миллиметр собственной кожи. Будто весь мир твой враг, словно всё вокруг может убить тебя. Тяжело жить, когда твоя жизнь походит на жизнь в подземелье, в которое превратилась твоя собственная комната.

И даже сейчас, они стояли в тени черного фасада, на самом пороге этого отвратительно тёмного здания.

Петер взял свои слова назад о проклятом фасаде и чёртовом пороге здания.

Тогда они хотя бы были на улице. Но после того, как Десмонд перешагнул порог и рванул за собой сына, придержав, чтобы он не упал, мальчик был уверен, что даже воздух здесь пропитан смолой. Тяжёлый, тягучий. Мерзкий.

Петер оставил все попытки расспросить отца ещё пока они выходили из дома. Десмонд слишком торопился и был слишком взбудоражен. Он, не говоря и слова объяснений бросил ему «собирай вещи». Петер тогда решил, что они собираются ехать куда-то загород, может в какой-то затяжной поход. Но Десмонд не взял ни единого набора красок, ни кисточки, ни бумаги – ничего.

Что случилось? Куда они? К чему такая спешка?

Десмонд не ответил ни на единой его вопрос. Вместо ответов отец принялся сваливать все вещи Петера в его сумку: обувь, одежда. Он спрятал под вещи чёрное портмоне, изогнувшееся от количества купюр. Он не сложил его альбомы, краски, ничего. Десмонд никогда не забывал про рисование, и Петер с ужасом задумался о том, что же могло такого произойти. Но отец вновь его игнорирует. Игнорировал в машине, игнорировал в аэропорту, игнорировал пока они ехали в такси. И продолжает игнорировать, пока они идут по чертовому коридору. Гнетёт.

Петер любил чёрный цвет в акварели, часто он помогал создать нужную атмосферу в картине. Но всё хорошо в меру. Так, если переборщить с этим цветом, ты просто разведёшь грязь. Так и здесь. Это место не создавало атмосферу, оно казалось страшным, чересчур грязным. Оно давит. Слишком темно.

Петер крепко сжал чёрную лямку своей сумки на плече и взволнованно сглатывает. Глаза упёрлись прямо в пол. Чёрный. Чёрное покрытие с тёмной красной каймой.

Десмонд остановился. Петер мгновенно вскинулся, ощутив, как участилось биение сердца. Передумал?!

– Петер, – произносит мужчина. Он присаживается перед сыном, от чего тот стал стоять немного выше. Десмонд смотрел прямо в глаза сына. – Помнишь, что я всегда говорил тебе?

– Не зацикливаться на ошибках? – уточняет мальчик, когда Десмонд выудил из внутреннего кармана своего пиджака, нечто, завёрнуто в эластичный бинт. Петер уставился на неясный предмет в руках отца, но вскинулся, когда снова услышал его голос. Сердце противно заныло от волнения. К чему весь этот разговор?

– Это тоже, но!.. – он одним рывком пихнул предмет в руки сына и накрыл своей ладонью. – Что бы не случилось, слушай своё сердце. Понял?

Петер кивнул с испуганной дрожью. Этот разговор был очень странным и нравился Петеру, кажется, ещё меньше, чем всё это здание.

– Хорошо. Используй это, если… – мужчина качнул головой и снова взглянул в хрустально-голубые глаза сына. – когда это будет необходимо. Используй это. А до тех пор – спрячь. Спрячь вместе с деньгами и всем остальным, что, как ты считаешь должно быть в сохранности. Понимаешь?