Восемь писем до ее смерти

Строчка 1. «Вы так любили меня, что я просто не могла сказать, что умираю»

Алиса смотрела в окно, практически не моргая. В последнее время сил у нее значительно поубавилось. Дело было то ли в том, что она разъезжала по стране с такой скоростью, будто за год решила побывать как минимум во всех так или иначе крупных городах России, пусть нигде не задерживалась больше, чем на неделю. То ли зараза, съедавшая ее мозг последние пять лет, а теперь захватившая и кости, стала уж больно упорно вгрызаться в те части тела, которые еще могли нормально функционировать.

За окном маленькой комнаты, которую она сняла на пять суток, шелестели листья яблони. Через приоткрытую форточку доносились сладкие ароматы персиков, слив и груш. Обоняние у Алисы становилось слабее с каждым днем, и все же тонкий шлейф запаха свежих фруктов и яблочного пирога, стоявшего в духовке, пробивался сквозь заложенный нос. Рука дрогнула, размазывая масляные чернила по бумаге.

— Черт, — выругалась девушка сквозь зубы. — Если до Васи дойдет письмо, перемазанное ручкой, она же ни черта не разберет в этих каракулях.

Тяжело вдохнув, она снова принялась писать, пытаясь не прыгать с мысли на мысль, как обычно.

Хозяйка дома советовала ей, конечно, взять ноутбук и, по-человечески, как все люди, написать электронные письма родным.

— Татьяна Анатольевна, ну вы сами-то бы поверили, что ваш сын написал письмо, если бы вдруг отправил их вам на почту?

— Может, и поверила бы. Я женщина молодая и современная. Тем более, после смерти — упаси боже, конечно! — она перекрестилась, — родного ребенка. Не представляю, какое горе для родителей будет, девочка моя.

— Вот именно. Горе, — Алиса нахмурилась, — надо все же после себя хоть что-то оставить. С душой и чувствами. А электронные письма… еще в спам попадут, я же не смогу уже проверить ничего.

— Алиса, ты больно уж спокойная. Каждый раз удивляюсь! И жестокая. Так с родными!

— Я спокойна как раз-таки потому, что никто ничего не знает, — девушка скрестила руки на груди и отвернулась к окну, в которое било солнце, подсвечивая летающую в воздухе пыль. — Мне тоже больно, но я так устала, что мне будет просто невыносимо лежать в палате, слушать мамин плач, видеть фальшивые улыбки, когда семья будет приходить ко мне и в наглую врать, что все будет хорошо. Будто бы от этого мне станет легче.

— Легче должно быть не тебе, а им, Алиса, — Татьяна Анатольевна положила сухую морщинистую руку на ее плечо. — Ты уйдешь, а им жить с этой потерей еще долгие годы. Дай бог, что горе их не сломает.

Алиса не нашлась с ответом и только положила свою ладонь поверх руки женщины. Ее руки были словно бы одеяло, что укрывало от переживаний, которые они дозированно изливала на бумаге.

Голову пронзила сильная боль.

Алиса зажмурилась и сжала виски ладонями. Приступов становилось все больше. На языке вертелась тысяча и один мат, грозясь соскользнуть с него, но девушка сжала губы сильнее. Оставаться в сознании в такие моменты было невозможно, она старалась считать секунды, снова и снова срываясь на пяти или семи, начинала сначала и молилась, чтобы боль скорее прекратилась.

Потом она могла вдруг очнуться и забыть про то, что приступ вообще был.

В такие моменты уже Татьяна Анатольевна напоминала ей о том, где она и что делала. Но Алиса уже точно не восстановила бы в памяти разговор, поэтому просто перескакивала на тему, которая приходила на ум.

— Знаете, и все же вы печете лучший яблочный пирог на свете. Моя бабушка бы так не смогла.

— Ну-ну, о покойных нельзя так говорить, — цыкнула хозяйка и ласково потрепала Алису за щеку. — Пусть ты сама одной ногой в могиле, это не дает тебе право сравнивать меня и твою бабушку. Она же не дожила до моих лет.

— Дожила бы, если б не этот… — Алиса задумчиво пожевала губу, — не атеросклероз.

— А коли не дожила, так и говорить не о чем. У всех хозяек свои фирменные блюда. Мое – яблочный пирог.

С этими словами хозяйка открыла духовку, варежками отмахиваясь от дыма, повалившего на кухню, и вытащила форму с пирогом на стол.

— Ну-ка, ручонки не тяни, дай ему настояться! Кто ж так сразу сгоряча нападает-то? — хозяйка шлепнула варежкой по руке Алисы, потянувшейся с вилкой к яблоку на верхушке.

— А я сверху мороженое добавлю. Вкусно будет, капец.

— Нельзя, сказала! Иди, письма свои дописывай. Сколько еще тебе?

— Только пять написала.

— А… первое-то отправила уже?

Алиса опустила глаза.

— Отправила, конечно. Но он не приедет раньше, я знаю. Так что попрощаться нам точно не удастся.

— Откуда знаешь? Врачи только примерный срок дают же. К тому же, ты скоро в родной город возвращаешься.

— Пока еще нет. Дела еще остались, надо в пару мест съездить. Надеюсь, успею вернуться.

— Ой, болит сердце у меня за тебя, Алиска, — покачала головой Татьяна Анатольевна.

— А у меня за себя — кости, голова и бедро. Дальше ж только хуже будет?

— Как знать. Может, и нет, — хозяйка уж точно кривила душой. Но говорить то, что от рака умирать безумно больно, уж она не собиралась. — Иди наверх, я пирог с чаем позже принесу.

— Йес, мэм! — вскочила Алиса и тут же зашипела на себя. Ощущение ломоты в теле, как при температуре 39 и 8, точно как когда она валялась в детстве с воспалением легких, сопровождало ее постоянно. И все же порой она забывала о нем. Забывала, что больна.

С каждым днем таких мгновений становилось все меньше.

Почему она не написала самое первое письмо именно матери? Даже начала так, будто бы говорила именно с ней. «Вы так любили меня, что я просто не могла сказать, что умираю».

Любили.

Сейчас же ничего не изменилось. И ничего не подозревающие родители как обычно звонили ей, спрашивали, когда она вернется из своего путешествия. Сестры и друзья лайкали фотографии на фоне моря, леса, в кафе, в парках – проще сказать, где она не сфотографировалась за это время.

Смотря на свои счастливые фото, Алиса в самом деле думала, что просто путешествует перед тем, как отправиться куда-то дальше. Под землю, на небеса, в другую вселенную, в космос — гипотетических вариантов было столько, что перечислить невозможно.