Воскрешение

Воскрешение

Я открыл глаза. В отражении вместо тридцатилетнего мужчины на меня глядит залитый кровью старикан с заплывшим глазом и распухшей верхней губой. Я улыбаюсь ему и тут же корчусь от боли. Отражение в наполненной водой деревянной кадке не отстает. Я мысленно посылаю ему сигнал держаться, потому что прекрасно понимаю — конец близок.

— Он нелюдь! Он — волк! Все это время, пользуясь нашими благами, рядом с нами жил грешник, истинный зверь! Подонок, место которому — в огне!

С каждой брошенной фразой из гнилого рта старейшины вырываются потоки слюны, летящей на обступивших его людей.

Но какой же отвратительный голос — писклявый, мерзкий, как и сам Вирай. Не вождь, не лидер. Просто истеричная баба.

А собравшиеся возбуждаются и лютуют все больше, переходя на крик. Заводятся. Некоторые продолжают метать камни. Иногда попадает по телу, голове пока везет. Она свое получила чуть раньше.

Я запомню и Вирая, и каждого из них. Тех, кого считал ближе остальных, запомню получше — принимать от них удары всегда больнее.

Зилла, Терон, Камме — ваши тумаки я сохранил в памяти: каждый удар. Каждую пощечину. Каждую плеть.

Спокойный и рассудительный Нардал, куда ты подевался, лишь заслышав историю этого лживого человека?! Где ты сейчас?

Почему вместо тебя, одного из многих, кому я помог и немногих, с кем мог поговорить, стоит зверь с перекошенным лицом? Ты бросил камень и попал мне в глаз. Ударил. Плюнул и проклял, желая моей смерти.

Я — запомнил. Я и так обречен, Нардал. А ты? Тебе-то это зачем? Каждый камень, брошенный тобой сегодня, может полететь в тебя завтра.

Если бы ты взял пример с жены и просто стоял рядом с ней, обняв свою Ривию и закрывая ее глаза от этого кошмара, чтоб она не видела своих соплеменников, терзающих меня, разрывающих на части. Чтобы не видела тебя…

Если бы! Но ты выбрал другой путь, и я не стану тебя ни в чем обвинять. Я просто запомнил.

— Он выродок! Поступки, подобные совершенному, не прощаются! Вера в его невиновность иссякла! Ни один человек не сделает подобного, а значит, перед нами — не человек!..

Старейшина продолжает плеваться, даже до меня долетают слюни из его черного рта. Кажется, он заводит не только толпу, но и сам себя.

Неказистое правление, бездарность. А я — его шанс продлить власть. Он думает, что безнаказанно сможет пудрить головы людям еще долгое время, но я надеюсь, что все пойдет по плану, и возмездие гораздо ближе, чем Вирай может себе представить.

Илла не просто умерла — ее убили. Сейчас этот сукин сын порочит не только мои имя и честь, Вирай делает все, чтоб люди согнали на мне спесь, а значит, отвлеклись от убийцы.

Но не я убил жену, пусть об этом знаем только я и тот, ко это совершил. Он себя еще покажет, должен показать!

— А что, если это он лишил вашу любимую дочь жизни, Иллад? Иллия? Что, если выкрал тело, пытаясь скрыть следы преступления?! Что, если он — демон, которому подвластно искусство сладословия, коему мы все поддались?

Вирай не унимается, и вокруг испуганно зашептались:

— Чары?!

— Демон?!

— Лжечеловек?!

Нет же, глупцы. Все гораздо хуже, чем вы думаете.

— Вирай, ты обвиняешь ставшего нашим сыном в убийстве нашей дочери. Убить ее он не мог. Его вина в другом, еще более страшном преступлении, преступлении против тела. Я, отец Иллы, запрещаю тебе связывать эти два преступления. Не потому что я могу понять второе. Потому что надо раскрыть первое.

— Он не сын тебе, Иллад. Сыном может быть человек, не зверь. И запретить не в твоих силах, но я прощаю тебя. В тебе говорят горе и жажда мести, так выплесни эту чашу прямо в его бесовское рыло!

Вирай указывает на меня длинным скрюченным пальцем. Он слишком рьяно напирает на моей вине. Я один это заметил?

— Да, вождь, не могу запретить тебе говорить. Но убили мою дочь, и запрет касается не слов. Он касается действий. Я просто хочу правды. Хочу наказания для винных. Правда в том, что перед нами один преступник. Второй же до сих пор не найден. Я прошу слова, Вирай. Но не для себя. Уважь старика — дай слово Ролану.

Ого. Подарок, на который я не рассчитывал. Интересно, что ответит вождь?

— Ты просишь дать открыть пасть злослову, Иллад? Ты хочешь, чтоб мы пали под лестью его псиного лая? Возможно, ты и сам под его чарами?

Что ж, предсказуемо.

— Вождь, я лишь хочу услышать почему он совершил преступление. Хочу знать, где тело моей дочери. Я не отрицаю, что Ролан достоин смерти, но посмотри на него — разве так ведет себя отщепенец? Разве так ведет себя загнанный зверь, которым ты его представляешь? Твоя речь не убедила меня, и я не забираю просьбу. Если ты против, воля твоя. Но, может, мы послушаем остальных?

Вирай открыл было рот, но тут же заткнулся, потому что к нашему с ним изумлению люди, бросавшие в меня камни, люди, избившие меня до беспамятства, встали на сторону Иллада.

— Дай ему сказать!

— Пусть говорит!

— Слово Ролану!

— Слово! Слово!

Лицо Вирая приобрело землистый оттенок, но на нем не дрогнул ни один мускул. Он молчит, а когда крики стихают, выносит вердикт:

— Я слышу вас. Пусть будет так. Пусть узник говорит.

Меня поднимают на ноги, поддав по ребрам рукоятью кинжала. Впрочем, удар гораздо слабее предыдущих.

Ведут к Вираю и бросают на пол, на колени. Я не сопротивляюсь, потому что признаю свою вину и должен понести наказание.

— Говори, Ролан.

Ну что же. Во рту пересохло, но, думаю, я справлюсь.

***

Я — виновен. Все вы знаете, как я любил Иллу. Все знаете, что это было взаимно. Мне стоило огромных усилий завоевать уважение Иллада и Иллии. Все вы знаете, как счастливы мы были, назначая дату нашей совместной луны.