Воскресшие из пепла: исповедь железных леди

Воскресшие из пепла: исповедь железных леди

Гермиона Грейнджер приходит на приём в больницу святого Мунго хмурым осенним утром, скидывает плотный тёмно-серый плащ и лёгкой походкой входит в кабинет, негромко постукивая невысокими каблучками своих туфель. Одетая в тёмно-синюю министерскую мантию, с густыми каштановыми волосами, собранными в аккуратный пучок, она кажется воплощением уверенности в себе. Она пришла точно в указанное время – ей нельзя задерживаться, ведь служба в Министерстве Магии не ждёт. Там Гермиону называют «железной леди» – не то с восхищением, не то с завистью.

И только самые близкие знают, сколько ночей «железная леди» провела без сна, безуспешно пытаясь заглушить свои рыдания подушкой, когда её преследовал очередной кошмар.

– Привет, – Ханна Аббот совсем не похожа на ту наивную, улыбчивую и круглолицую девочку, которая училась вместе с Гермионой в Хогвартсе. Теперь она похудела, лицо вытянулось и стало строгим, а в глазах застыло настороженное выражение, и её тоже вполне можно назвать «железной леди». Теперь Ханна Аббот – целительница в больнице святого Мунго, открывшая новый способ излечения шрамов. Он довольно болезненный – и всё же только благодаря ему Гермиона избавилась от багровой надписи «грязнокровка», которую ей оставила Беллатриса Лестрейндж.

– Привет, – отвечает Гермиона, уже привычным жестом закатывая левый рукав мантии, а затем – рукав находящейся под ней блузы.

– Садись, – Ханна кивает на кушетку, достаёт волшебную палочку, подходит и садится рядом с пациенткой. Её движения до того точны, что Гермиона начинает любоваться ими: ни одного лишнего жеста! Ханна помахивает палочкой, шепчет заклинания, заставляя воздух рябить и искриться, ощупывает руку Гермионы ловкими прохладными пальцами и наконец удовлетворённо произносит:

– Всё в порядке: нет ни заражения, ни отторжения магии. Останутся лёгкие полоски, но их легко скрыть маскирующими чарами или просто длинным рукавом.

– Спасибо, – отвечает Гермиона, опуская рукав мантии. – Ханна, ты не представляешь, как я тебе благодарна! Если что-нибудь понадобится... какая-нибудь помощь... я сделаю всё, что в моих силах...

– Мне ничего не нужно, – отмахивается Ханна, а потом вдруг улыбается – улыбка появляется на её лице на несколько мгновений, как солнце, выглянувшее из-за туч, а потом вновь исчезает. – Разве что семена или рассада для моего огородика. Когда твой парень собирается стать преподавателем травологии, трудно не увлечься выращиванием растений.

– Я обязательно разыщу какое-нибудь редкое растение и привезу вам с Невиллом, – обещает Гермиона. Она обводит кабинет взглядом и замечает на подоконнике что-то, похожее на невзрачный серый кактус, – единственное украшение в этом стерильно-чистом белоснежном помещении, если, конечно, такое растение можно считать украшением. – Мимбулус мимблетония, верно?

– Да, Невилл подарил, – на этот раз лицо Ханны освещается самой настоящей нежной улыбкой. – Чтобы в самые трудные часы работы я могла вспомнить о нём. Он иногда бывает удивительно романтичен. Хотя сок Мимбулус мимблетонии можно использовать при изготовлении целебных зелий, так что это довольно практичный подарок.

Гермиона кивает и вдруг вспоминает ещё кое-что очень важное.

– Как там Лаванда Браун? – спрашивает она. – Я встретила её, когда приходила в прошлый раз. У неё был шрам... от когтей оборотня, – заканчивает она уже значительно тише.

– Она поправляется, – Ханна всё ещё смотрит в хмурое британское небо за окном. – Надо сказать, операция прошла значительно лучше, чем я ожидала. Удаление шрамов на лице вообще очень опасно, тем более нанесённых магическими существами, но Лаванде повезло. Я слышала, она нашла себе парня?

– Скорее, он её нашёл, – Гермиона не может сдержать улыбки, вспоминая историю, недавно рассказанную ей Джинни. – Она теперь встречается с Симусом Финниганом. Он около месяца ходил в магазинчик, где работает Лаванда, и сумел-таки вытащить её из депрессии.

– Вот и у меня было что-то похожее, – Ханна переводит взгляд с печального пейзажа на Мимбулус мимблетонию. – Невилл спас меня.

– Спас? – Гермиона понимает, что интересоваться чужими секретами не очень тактично, но ей вдруг становится до ужаса любопытно.

– Это может показаться тебе мелочью, но однажды моё сердце пронзила такая боль, что было трудно даже дышать. Всё навалилось сразу – возрождение Сама-Знаешь-Кого, смерть мамы, террор Пожирателей... Тогда его слова спасли меня. Он ещё не был героем, убившим змею Сама-Знаешь-Кого, но он был одним из тех, кто воссоздал Отряд Дамблдора. И он сказал мне тогда, когда мы были вдвоём в Выручай-комнате, и я плакала: «Ханна, я понимаю, что тебе больно из-за потери матери. Мои родители живы, но они в Мунго и... и лучше бы мне их не видеть. Но то, что случилось с ними и с твоей мамой, случилось из-за Пожирателей, и мы должны сражаться против них, сражаться за своих родных. И пусть наша боль превратится в ненависть». Он выглядел совсем не героически, когда говорил это, и всё время запинался, пытаясь подобрать слова, но я поверила ему... и мне стало легче. Может, это и глупо, но он стал для меня особенным, и неожиданно для себя я уже влюбилась.

– Вот как, – тихо произносит Гермиона, глядя на свою исцелённую руку. – У меня то же самое.

– О чём ты? – Ханна вскидывает узкие светлые брови.

– Да так... Знаешь, ведь мне, когда я уходила с Гарри на поиски крестражей, пришлось стереть память родителям. Мама и папа забыли, что у них была дочь, и уехали в Австралию. Я надеялась, что там до них никто не доберётся, – к глазам подступают слёзы, и она яростно смахивает их рукой. – Не подумай, пожалуйста, что я жалуюсь...