воспоминание

воспоминание.

Воспоминание.

Когда люди рядом с нами уходят, а мы остаемся. Вот, в этот момент, вот, сейчас. Когда в очередной раз приходит осознание сирости и одиночества, и мы делаем шаг навстречу судьбе, очередной, незаметный шаг навстречу. В пустоту или целенаправленно - туда, к людям. К пределу сущности и понимания. Все это напоминает мне очередь в те стародавние времена, когда они были. Мне уже не различить, не разделить их на четкие событийные ряды. Они все стали с большой буквы. Вся Советская власть для меня, кроме всего прочего, это – вот эта, медленная и неповоротливая очередь никуда, к месту, где «отпускают». А теперь еще и представление и место. Место, где жизнь расстреливает небытие, выстреливая тупоконечные свинцовые шарики, согласно месту в обойме. И мы, снова и снова, делаем маленький, незаметный шаг. Мы с каждым шагом все ближе и ближе к цели. К конечной цели нашего бытия. К месту, где озвучивает сам себя выстрел. Где он перестает быть громким. К тишине.

Длинные советские очереди бесконечны и путаны, где хвост, а где голова не разберешь, поэтому выкрикиваешь в воздух – кто последний? – чтобы многие обернулись к тебе и рассмотрели тебя, как следует. Кто – то один может и признаться. Обозначиться. «Умные» непременно спрашивают - а за кем? А вы за кем? Просто, чтобы знать, не теряться. Часто тот, кто последний обозначает присутствие более последних, чем он. За мной еще двое (трое) занимали и скоро подойдут. По всей очереди есть присутствие незримых, недопроявленных, отошедших людей. Но они придут, как все мы приходим. В хвосте длинной очереди движение вперед совсем не чувствуется, точнее чувствуется только дыхание. Дыхание очереди. Легкое колыхание ее. «Больше двух в руки не давать». И сразу же чувствуется волнение. И дыхание.

Мысли и чувства людей, стоящих вплотную друг к другу перемешиваются с их же желаниями и эмоциями и все это бурлит и клокочет, потому что основные желания людей именно такие – кипение и бурление. Поэтому любая очередь живая. В глубине этой живости водятся крупные хищные твари и мальки, и водоросли, и моллюски. Все. Мне всегда казалось, что электрификация всей страны плохо сочетается с советской властью и коммунизмом. С ней хорошо сочетается очередность и медлительность поступательного движения. И равнодушное ожидание. Бекеттовское ожидание и годо. В тот момент, когда взлетает очередной «гагарин». Мне всегда казалось, что это нехорошо – нехорошо оставаться равнодушным к подвигу, но люди быстро привыкают к тому, что в космосе летают космонавты. Стоя в очереди на взлет, на жизнь в замкнутом пространстве станции, на посадку, на награды, на звания, на «блага». Думаю, что, если бы, Королев пожил подольше – Луна сейчас была бы заселена. Не знаю, насколько это хорошо или плохо. Думаю, что это все же к лучшему. Есть, куда расти.

Все же «настоящие», живые очереди были возможны только при советской власти. Сейчас люди бы общались со своими «гаджетами», а не - друг с другом. С этими приблудами жизнь стала другой. Навсегда. Имея в кармане штуковину, а в сумке еще одну, трудно замечать очевидное. Глубина погружения в чужой внутренний мир является ценностной категорией личности. Поэтому – если бы – сейчас возникли очереди – это были бы очереди «зомбаков». Кстати, они все же есть. Эти бесконечные, медленные очереди к месту, откуда отпускают. И все чаще в этой очереди не замечают тех, кого отпускают, просто делают очередной, маленький шажок в будущее. И все. И я слышу это шаркающее подошвами движение незримой очереди. Слышу сквозь очередной рингтон, трель, взятие уровня или падение шкалы здоровья до критического. Сквозь собственный недостаток «манны» в этой наполненной гулом дыхания «живой» очереди.

Не призываю никого менять устоявшееся, выниматься из привычного, оглядываться вокруг. В конце концов – это просто страшно. Страшно смотреть в глаза живого человека и видеть падение очередных, разноцветных шариков и изумрудов, замечать в глазах близкого тебе дуло винтовки или пистолета, или характерное движение при смене оружия. Страшно, разглядывая явление жизни, видеть очередной «месседж» мироздания. Пусть все остается, как есть. В конце концов в очереди каждый развлекает себя, как может, убивая время и медленно шаркая ногами к месту, откуда отпускают.