Восставшие Демоны. Кровавые Души

Пролог

Ветер трепал медные волосы девушки. Он нашептывал ей истории, которые никто и никогда не услышит. Это были истории о любви и дружбе, о войнах и революциях, о грехе и вожделении, о падениях и нечастых взлетах. Истории, которые сравнялись с вечностью, стали ее частью и, возможно, когда-то, когда мир разочарует ее в последний раз, обратятся в прах.

На самом деле на такое последнее желание у нее не было никакого права. Кровь, ее чистая магическая кровь, просто не позволяла ей принять такое решение. Она была одним из костяков, которые удерживали Небеса от падения, а Преисподнюю от восстания, и ее уход означал бы приближение неминуемого конца.

Она, Кэтрин Грин, была эгоисткой до мозга костей во многих вещах. Во многих, кроме него. Она знала, что просто не может оставить этот мир, пока в нем есть он, даже если бессмертность обрекала их на вечность быть порознь. Возможно, когда-то они оба станут ничем и обретут покой. Но пока бьется его сердце — она останется здесь. Ее же собственное заколотилось в сотни раз сильнее, когда Кэтрин Грин впервые за последние почти двадцать лет увидела его снова.

Она помнила эти платиновые волосы, которые сейчас отросли и подрагивали от дуновения ветра, глаза василькового цвета и фиолетовые искры, что выпускали его волшебные руки. В ее памяти навсегда оставались воспоминания о его росте, как он, на полторы головы выше неё, нежно смотрел и ничуть не свысока; о его сильных бледных руках; об улыбке, кривой и искренней. Двадцать лет казались такой мелочью на полотне их жизни, но все эти годы она засыпала с мыслью о последней встрече. Такой жестокой и ранящей.

В ее постели было много мужчин и женщин, но никто даже близко не подбирался к ней так, как это сделал Амикус Калдэрон. Ни у кого из них не было настоящих фамилий — Верховным магам пришлось взять их вместе с титулом; потому для неё это не много значило. Но имя было настоящим; тем немногим, что осталось с начала Мира и их истории.

— Не думала, что мы снова встретимся так, — прошептала Кэтрин. Она, не моргая и ни на миг не гася блеска ореховых глаз, всматривалась в его лицо, отмечая что-то новое снова и снова, пусть и знала каждую морщинку наизусть.

— Сомневаюсь, что наши встречи хотя бы когда-то выглядели так, как нам того хотелось, — хриплым голосом произнес Амикус.

Кэтрин горько усмехнулась.

— Возможно, много веков назад.

Амикус покачал головой.

— Даже тогда я не мог сделать и половины того, чего желал.

Сердце Кэтрин пропустило удар, и она оглянулась, чтобы прийти в себя.

— Ты написал, что у тебя срочное дело, — напомнила она.

Эти встречи и были тем немногим, что все еще заставляли ее испытывать примитивные человеческие эмоции, от которых она давно отказалась, и лишь они продолжали приносить ей боль. Они были тонким порезом поверх шрама, который никогда по-настоящему не зарастёт — постоянные и возвращающиеся, как ноющая боль в суставах на плохую погоду.

Амикус тяжело вздохнул.

— У Хранителей появилась проблема, и весьма серьёзная… — начал он.

— Нет! — резко ответила Кэтрин. — Нет, я говорила, что больше не вмешиваюсь в дела Хранителей и тебе советую сделать тоже самое. И если это причина, по которой ты позвал меня, то это был невероятно глупый поступок, потому что ты заранее знал ответ. Амикус, это неблагодарное дело — отдавать себя делам Хранителей, живи своей жизнью.

Ей было больно. Возможно, часть ее желала, чтобы всё было иначе, чтобы оказалось, что он просто хотел ее увидеть, без причин и просьб. Просто увидеть, потому что когда–то, а может, и до сих пор, они любили друг друга. Она-то уж точно все еще любила его.

И все же он захотел попросить Кэтрин об одолжении, которое было заранее ей ненавистно.

— Кэтрин, все серьезнее, чем ты можешь себе представить!

— И именно поэтому я прошу держаться тебя подальше от всего этого! Это не наша война, Амикус. Они сделали свой выбор, и он от нас не зависит.

Она тяжело вздохнула и развернулась, чтобы уйти. Уйти и не видеть его еще лет двадцать, а лучше больше.

— До свидания, Амикус. Береги себя, — со спазмом в горле произнесла Кэтрин.

— Это касается той девочки Хранительницы, которая родилась тогда в Чикаго. Ты ведь помнишь ее, Кэтрин. Я знаю, что все эти годы ты не выпускала ее из поля зрения. Ты ее предок и ты чувствуешь ее.

— И что это должно значить? — спросила она, оборачиваясь к нему вновь.

— Что как бы ты ни пыталась казаться бесчувственной, тебе не все равно. — Амикус стоял ровно, вытянувшись по струнке. Его льняную белую рубашку трепал ветер парка, воды Гудзона оставляли капельки в белых волосах, бледная кожа сверкала на солнце, а в глазах его была запечатана печаль всего мира. Печаль сожалений и несбывшихся надежд. — Я знаю тебя, Кэтрин. Ты не оставишь эту девчонку. Не оставишь, когда она так сильно похожа на тебя.

И Кэтрин знала, что он прав. Знала, что снова нарушит свои принципы ради него, ради памяти той девушки, которой она когда-то была.

— Что я могу сделать?