Возлюбленная из Нави

Глава 1

Насыщенные, точно густые, лучи желтого света проходили через прорехи в кронах толстых деревьев. Дубы, осины, ясени и даже ели стремились не ввысь, а собирались в купол, укрывая от любопытных глаз небольшое, но и немаленькое поселение, высоких, походящих на молодые деревца существ. Кожа народца пестрела кремовыми оттенками, а волосы скорее напоминали молодую зелень, листьями шелестели под порывами приятного ветерка. Никто здесь не торопился, никто ни на кого не кричал. Сморщенные, больше похожие на пни с кучей наростов старики сидели среди травы и смотрели наверх, туда, где солнце отвоевывало себе право греть и светить. Какое им дело до более молодых, больше похожих на людей родичей, у которых еще много, очень много лет подвижной жизни.

— Ненаши! — ласково оглаживая тонкими пальцами личико укутанного корнями дуба зелено-розового младенца, заявила девушка с изумрудными, шелестящими кудрями, которые больше походили на копну зацветших веток. — Так они нас называют.

— А я слышала, что лесовиками и шишиморами, — присев рядом со спящими в корнях младенцами, вздохнула девушка, на светлой, кремовой коже которой не нашлось ни одного нароста, чего нельзя сказать о ее более старшей собеседнице. У той несколько маленьких веточек росло даже на щеках. Ныне их украшали нежно-зеленые нераскрывшиеся почки-бутоны, которые скоро зацветут.

— Можно и так, — согласилась старшая и, изящно махнув рукой, заставила траву у корней расти быстрее и гуще. Шелестя, растения подчинились, вытянулись, закрыв младенцев своим мягким, ненадежным щитом. — Люди вообще по-разному нас кличут, каждому роду свое название дают, но чаще все-таки ненашими.

Младшая девушка протянула тонкую руку и коснулась одной из алых лент в волосах старшей подруги. В ее розовых глазах показалась намек на зависть, а едва набухшая грудь высоко поднялась и тяжело опустилась в тяжелом вздохе.

— Нечестно, что только взрослым можно ходить на праздник Живы, — немного подумав, юная лешачиха прильнула к плечу старшей и заглянула в ее большие желтые глаза. — А давай ты аккуратно проведешь меня к дальнему костру? Честное слово, я ничего дурного не сделаю! Давай, а, Руна?

— Нет, — улыбнулась старшая лешачиха, поднялась с колен и отправилась к корням соседнего ясеня, в переплетениях которого также пряталось три милых, пухлых младенца. — Уверена, к следующему празднику у тебя уже появится пара ростков, и ты тоже отпразднуешь приход лета и жизни.

Лешачиха без ростков, конечно, побежала за старшей подругой, разглядывая не только яркие ленты в ее волосах, но и пышные разноцветные юбки, которые так красиво колыхались при ходьбе. Все, собирающиеся на праздник Живы, лешачихи открывали сундуки и примеряли самые яркие наряды.

— Увара, где ты там? Подойди, — опершись о колени, присев перед младенцем в корнях, Руна протянула к нему неестественно тонкие, длинные пальцы и коснулась вздернутого, треугольного носика. Младенец тут же открыл глаза и посмотрел на сестру по племени почти осознанным взглядом.
Младшая по имени Увара поспешила занять место рядом с Руной и во все глаза посмотрела на малыша:

— И что же, совсем ему не помочь? — Вкрапления темных точек портили тон зеленоватой кожи нового поколения жителей скрытой опушки. Некоторые врастающие пнями старики обернулись на тревожный голос девушки, но не двинулись с места. Вместо них на зов откликнулись другие лешие: парни и девушки, что находили в уходе за младенцами успокоение, тут же подошли к зараженному гнильцом малышу.

Послышались печальные вздохи, тени загородили солнце, погрузив Руну и малыша в тень, благодаря которой темные вкрапления стали еще отчетливее. Увара обернулась к неравнодушным, нашла многих почти плачущими, потому как только люди разделяют детей на своих и чужих.

Руна склонилась над корнями-люльками и трепетно поцеловала один из бугров дерева. Высокий, некогда бывший таким же, как и они все лешим, ясень, едва слышно вздохнул и тягуче медленно расслабил переплетение, позволив забрать из углубления младенца. Лешачиха прижала молчаливого кроху к груди и под печальные взгляды собравшихся понесла к вершине опушки, к солнцу. Ребенок тут же скривил губы, точно прикосновения светила подвергали его муке, но так и не издал заветного крика, а значит, гниль уже почти его съела.

Лешие собрались чуть поодаль, не мешая, но делясь сочувствием с Руной. Девушка, ласково гладя младенца по голове, не стремилась с ним разговаривать, но и взгляда не отводила. Кроха тоже следил за ней, но скорее с неодобрением и постоянно елозил спиной по траве.

— Нет нужды его мучить, — послышался все еще сильный, но имеющих хрипотцу старческий голос. Лешие обернулись к самому красивому, сотканному из кустарника дому, из которого выплыл старик, коему впору занять место под солнцем и пустить корни, а не двигаться среди молодых, но он почему-то не стремится слиться с матерью-землей. — Вынесите его за пределы опушки, маарки сами его заберут.

— Скольких же еще мы отдадим темным? — вдруг повысила голос Увара, что защитницей встала меж подругой и старейшиной. — Почему не дать солнцу его очистить?

Обросший мощными, затрудняющими движения, ростками-ветками старейшина сделал несколько шагов в сторону все еще гладящей младенца Руны. Его ярко-зеленый, преисполненный печали взгляд приковал к себе младенец и все же, на обязанностях старшего не мог он оставить вопрос без ответа.

— Столько, сколько потребуется. Не нам дознаваться о гармонии. Нас не так уж много, но вся Явь и Навь покрыта лесами. Людей становится больше, души их все чаще остаются в темноте нижних слоев Нави, за ними нужно приглядывать, значит, не только наши уходят к ним в стражи.

— Младенцев на тьму и соседство с маарками обрекать, — сплюнула Увара.

— Тише, девочка, — неожиданно прошелестел голос Руны, которая успела спрятать дитя от солнца и уже поднялась с колен. Увара обернулась к подруге, которую могла именовать и сестрой. — Нет нужды разбираться в том, что уже решено не нами. — Поцеловав младенца в лоб, Руна собралась вынести его за пределы купола. С виду она выглядела привычно, все та же неспешная, изящная походка, но в некогда плавных движениях теперь присутствует скованность. Сколь бы ни храбрилась молодая лешачиха, сколь бы ни покорялась судьбе, а все видели, как тяжело ей нести невесомого ребенка, рост которого уже не им наблюдать.