Возлюбленный враг

"Wildfleisch из-за русской? Вы рехнулись!"

До обеда время пролетело незаметно. Франц в самых мельчайших подробностях рассказал мне, как фрау Анна приставала к нему с расспросами о папочке, Эмме и даже обо мне. К моему величайшему удовольствию, подружка Вальтера мальчику совсем не понравилась.

Дело в том, что она любезничала с Францем лишь в присутствии генерала, а когда тот отлучался, то откровенно тяготилась ребенком, совала ему какие-то скучные книги, мятные конфеты из тех, что Франц терпеть не может и игрушки, которые сплошь были маленькими куколками и лошадками с корзинками цветов.

Никакого котенка у нее дома не оказалось - чистой воды выдумка, видимо, для того, чтобы заманить к себе одинокого генерала с сынишкой. Анне это удалось, Франц сказал, что отец и томная фрау потом долго беседовали в соседней комнате, поручив его заботам пожилой неприветливой горничной.

Итак, моя ревность оказалась неоправданной, до амуров генерала мне не было никакого дела, а вот Франц оставался моим.

Вскоре после того, как Вальтер уехал, к нам в комнату заявился Отто, и вид у него был, надо прямо сказать, неважный. Я была уверена, что его разбудила Берта или кто-то еще, кажется, он даже успел пообщаться с фон Гроссом и встреча прошла не на высшем уровне.

Вальтер во всем любил порядок и строгую дисциплину, где и как он сам провел эту ночь - неизвестно, какое участие в этом принимала фрау Анна, меня не касается, но сейчас генерал выглядел безупречно, просто картинка на рекламный плакат образцового арийца. Лейтенанту Грау следовало бы брать с начальника пример, только, пожалуй, не во всем… не во всем.

После обеда у нас по расписанию появился доктор Рильке, и мы спустились в гостиную на массаж. Я села за фортепиано, Отто мог бы идти вздремнуть у себя или покурить, как он поступал обычно, пока мы были заняты. Но сегодня Грау почему-то никуда не ушел, а развалился на диване, закинул нога на ногу и сидел мрачный, о чем-то сосредоточенно размышляя. На меня даже не смотрел, мы с утра едва обменялись парой обычных фраз и все они касались исключительно Франца.

А я часто косилась на Отто и мне было немного смешно. Наверно, он мучительно вспоминает наши ночные разговоры, переживает о том, как давал русской девушке рыцарскую клятву помочь во всех благородных начинаниях и теперь сожалеет о своей откровенности.

Можно его понять, расслабился человек, с кем не бывает. Не каждому на долю выпадает такой случай - жить заново, да притом не с пеленок, а всего лишь вернувшись назад на четыре года после войны... перед войной... Ладно, не будем о грустном, надо поддержать Франца и я начинаю петь.

— Я на солнышке сижу, я на солнышко гляжу… Франц, подпевай, ты же знаешь слова! …Все сижу и сижу и на львенка не гляжу, падам-па-пам...

Морщась от неприятных ощущений, Франц тоже тихонько поет, а в это время Рильке разминает ему слабую ножку. Фон Гроссу младшему это не очень нравится, но нужно терпеть. В прошлый раз доктор уверенно заявил, что он постепенно окрепнет и через месяц сможет не только стоять, но уже делать самостоятельные шаги с помощью костылей.

Конечно, Вальтер был очень доволен новостью. Не сомневалась, что генерал души не чает в сыне, но всегда старается это скрыть за небрежным обращением. Бывают такие мужчины, а если они притом еще и генералы...

— Ничего, Франц, скоро будешь даже прыгать и танцевать! - ободряла я маленького приятеля.

— Я буду как Отто - раньше он занимался зарядкой по утрам и обливался холодной водой. Он даже бегал вокруг дома каждый день, скажи, Отто, ведь, правда же, бегал?

И я снова удивилась тому, что мальчик хочет во всем походить на неприветливого и даже холодного с ним парня. Может, оттого, что он всегда рядом, а отец далеко. А наш Отто еще и спортсмен, ах, да - и бывший футболист, надо срочно сменить тональность в музыке.

— Реет в вышине и зовет Олимпийский огонь золотой, будет Земля счастливой и молодой!

Я очень люблю эту песню и неплохо ее пою - от души, с чувством. Даже доктор Рильке на мгновение отрывается от Франца и смотрит на меня с нескрываемым удивлением. Отто вскинул светлые брови, ловит каждое слово, а я в ударе, даже без нот - сплошная импровизация, зато какой текст, а к нему у меня как нарочно сегодня задорный и звонкий голос:

Ещё до старта далеко, далеко, далеко,
Но проснулась Москва,
Посредине праздника, посреди земли,
Ах как шагают широко, широко, широко,
По восторженным улицам,
Королевы плаванья, бокса короли...

— Милая фрейлейн, оказывается, знает и веселые песни. А я наивно полагал, что одни лишь военные марши.

В гостиной мгновенно становится тихо. В проеме распахнутой двери стоит мужчина в немецкой форме с огромным букетом белых роз. Я даже не узнала его сразу. Господи, Гюнтер Штольц! Да еще с цветами. Неужели, он их мне притащил?

Что тут скажешь, женское самолюбие возликовало, а следовало бы всерьез насторожиться.

— Я очень рад видеть вас в прекрасном настроении, Ася! Вчера вы были немного грустны. Позвольте еще раз выразить свое восхищение, у вас дивный голос. Прошу принять от меня скромные цветы.

Ничего себе скромные, да мне и на свадьбу Егор таких не дарил, но в данный момент это не важно. Как мне себя теперь вести, отказаться от букета, рассыпаться в благодарности, сделать каменное лицо? Отто, выручай! Но тот только поставил вторую ногу на пол и наклонился вперед, взявшись руками за края дивана. Приветствовать гостя, он, похоже, не спешил, да и Штольц не особенно торопился с ним раскланиваться.

Я вдруг подумала, что Гюнтер пришел по делам к Вальтеру, а розы мне по пути занес, немецкая галантность, и я решила сразу расставить все точки над «и»…

— Генерала сейчас нет.

— Наш гость прекрасно об этом осведомлен, - вдруг раздраженно выпалил Отто.

Я заметила, что Гюнтеру нелегко держать букет одной рукой, неловко прижимая к себе, другой-то рукой он опирался на трость. Ах, он же у нас после ранения, мне стало его жаль. Изобразив на лице подобие улыбки, я потянулась за цветами.