Возвращение Фраера.

Возвращение Фраера.

По этому пути я пройду лишь один раз. Так пусть я уже сейчас совершу то, что предназначенно мне судьбой. Пусть я не отложу и не упущу случая это сделать, ибо по этому пути я никогда больше не пройду.

* * *

Москва златоглавая! Перезвон кандалов. Нет! Кандалов не было и не было даже простых наручников... Свободная свобода! За окнами зима, лютует январский мороз, а здесь тепло и роскошно: мягкие ковры, дорогая мебель, а в зеркалах отражаюсь я, уже не молодой, с еще неотросшими волосами, худой с глазами грустными, серыми, потерявшими юношевскую голубизну и веселость.

Уже какой день я жил на даче, а положения своего определить не мог. Гур не появлялся, хотя обещал быть через два-три дня. Со мной была лишь горничная Тамара - стройная молодая дрянь с глазами, как у кошки на охоте. Ее не было и она была всюду. Грациозная походка, глаза с васильковой поволокой и голос нежный, тихий, варкующий - она, приставленная ко мне то ли стражницей, то ли наложницей, предугадывала все мои желания. Казалось, намекни и она окажется в моей постели...

Во всякой жизни есть своя прелесть, свои приятные неожиданности. И моя жизнь в заточении также имела свое очарование, которое я находил в полнейшей тишине дома, обилии пищи, уюте роскошной мебели. Жизнь прошедшая, перевалившая в прошлое, мной не вспоминалась - я боялся ранить свою и так уже израненную душу. В ней все уже и так было задавленно усталостью и переживаниями. Будущее же, напротив, мне никак не представлялось. Я продолжал верить Гуру и ждал его приезд ко мне уже полностью с ним согласный, чтобы он мне не предложил. Кого однажды жестоко ранит судьба, тот навсегда останется легко ранимым. Я не боялся, я просто не хотел новых потрясений, новых событий и новых душевных ран. "Никогда не следует оглядываться назад и советоваться с прошлым". Это правило как-то само собой сложилось в моей голове и я смиренно ждал решения своей участи.

А зима разыгралась не на шутку. Мороз сократил мои прогулки до возможного минимума. От его силы трещали деревья в парке и снег жалобно хрустел под ногами. Небо висело над замерзшей землей в ледяной синеве и солнце не появлялось в короткие застуженные дни. Я забыл думать о своих миллионах, о Цандлере, о Фирсе и обо всем на свете, что осталось для меня в прошлом. Я ждал Гура. От его слов я надеялся начать новую жизнь. Прошлое осталось в прошлом. Сердце умеет забывать легко и быстро, если хочет забыть.

Дни сменялись в своей череде похожие близнецами и к концу каждого прошедшего дня я начинал чувствовать скуку одиночества. Спрашивать о чем-либо Тамару было занятием бесполезным. В ее глазах царила монашеская скромность и кошачая похоть одновременно, а моих вопросов она просто не слшала и я перестал ей их задавать. Она не делала явных попыток со мной сблизиться, но я чувствовал, что при одном моем намеке на эту близость, она была согласна. Но ленность моего сытого одиночества мешало мне сделать этот намек. Она была, как и я был, но ее не было, как и не было меня.

Гур приехал совершенно неожиданно и не один. Тот второй, с кем он пришел, мне сразу не понравился. Ниже среднего роста, с начинающим полнет животом и с головой, которую покинул волос. В нем была какая-то насмешливая уверенность, какая бывает у людей замысляющих злое, опасное мероприятие. В Гуре я то же не увидел своего прежнего друга. Они были сдержанны в приветствии ко мне. Лысый отошел к окну и уставился взглядом в парк, а Гур устроился в кресле. Я стоял у стола и чувствовал, что мной овладевает беспокойство, какое поселяется в душе алкаша после длительного запоя.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил меня Гур

Лысый продолжал молчать, но его поза у окна и именно это молчание говорило о важности его персоны.

- Мое теперешнее состояние гораздо лучше, нежели оно было в лагере. Но твое долгое отсутствие и умиротворенность этого дома на меня действует отрицательно: я начинаю засыпать как рыба на витрине.

- Ты многое пережил, Сержант, и этот покой заслужил.

- Все мы когда-нибудь обретем покой могилой.

- Зачем же так грустно? Я пришел говорить о будующем.

- Будующее - это абстракция и видеться каждому от сиюминутного состояния его души. О чем конкретно ты желаешь со мной говорить?

Лысый обернулся к нам с Гуром, посмотрел на меня внимательным взглядом, затем подошел к столу, повертел в руках зажигалку и наконец заговорил.

- Из вашего досье я увидел в вас человека уверенного, властного, решительного. Так ли это?

- Извините, но нас не представили друг другу. Не имею чести знать ваше имя.

- Оставьте. Мое имя вам ничего не скажет, а у вас, батенька, его просто нет. Человек с вашей фамилией умер в лагере от сердечного приступа и похоронен в тайге. А вот и справка о смерти.

Он положил на стл бумаги, обрамленный витиеватой рамкой.

- Эту сказку я уже слышал, а что нового вы можете мне сказать?

- Дорогой друг! Вы достаточно много пережили в своей жизни, возможно так много, что иному хватило бы на две. Не всегда ваши поступки отличались разумностью и тем более скромностью. Чаще вы поступали не по призванию, а по особому складу души, где решительно все подчинялось восторженному азарту, ослепительной уверенности, твердой убежденности в своей правоте. Я не хочу сейчас листать старинцы вашей жизни, остановлюсь на одной из многих.

Лысый сел в кресло и закурил. Его золотая зажигалка с драконом перекочевала из руки на стол и легла на благородное дерево столешеицы с глухим звуком бессилия.

- Как вы познакомились с Цандлером?

-С Цандлером? - переспросил я и меня охватил тот, уже забытый, восторженный азарт "Началось!"

- Это банальная история и, как во всякой банальности, в ней есть любовь, надежда и разлука.

- Люди вас знавшие, говорили о вашем умении много говорить и нечего не сказать, но меня сейчас интересует истина.

- Более бесполезной вещи, как истина, люди не придумали на этой земле. Быть может еще любовные письма с нежным "Целую" в конце. Такие поцелуи хороши лишь тем, что не передают инфекцию.