Врачеватель

1

Железнодорожные пути вибрировали. Солнце терялось в густеющих на горизонте кучерявых тучах. Багровый закат слепил его выцветшие глаза. Но он не моргал. Он наслаждался болью и слезами, которые текли по пересохшей коже и оседали в неухоженной щетине. Они пытались защитить его, но ему не нужна была защита. Он ничего не боялся. Не боялся ослепнуть, не боялся, что скоро по рельсам с грохотом промчится электричка, наполненная никчемными людьми. Он даже не боялся оглушительного воя сирены, хотя знал, что полицейские машины могли искать именно его.

Его мозолистые руки мучил тремор. Огрубевшие пальцы не находили успокоения и без устали теребили край потрепанного портфеля. Он пытался обмануть себя, убеждая, что здоров, ведь он не может быть болен даже такой ерундой. У него еще слишком много дел: слишком много неизлеченных душ, помочь которым никто, кроме него, не сможет.

Вот, например, она — его новая пациентка.

Он с отеческой улыбкой на потрескавшихся губах щелкнул застежкой, заглянул внутрь, подцепил дрожащими пальцами и достал снимок.

Солнце проиграло борьбу стремительно растущим тучам, но закатный сумрак еще не сгустился, а он все еще рассматривал потрепанную фотографию, на которой счастливо, но немного устало смеялась девушка. Красивая. Такие большие темные глаза. Удивительно изящный тонкий шрам под нижней губой. Миловидное лицо с едва заметной россыпью веснушек и лучиками морщинок в уголках глаз наверняка притягивало к себе взгляды. На снимке она сидела на траве, смотрела куда-то за объектив камеры и смеялась над шуткой фотографирующего ее человека.

— Ты была такой чистой.

Он сам не понял, произнес это вслух или просто подумал. Ему было все равно. Если бы кто-то сейчас находился рядом с ним, то сбежал бы прочь, придя в ужас от выражения его лица...

Тяжелый пассажирский состав с грохотом пронесся по рельсам. Земля испуганно задрожала. От поднятого порыва ветра оставленный на щебенке снимок попал в ловушку и загнанно заметался из стороны в сторону. Девушка на нем все еще смеялась. Очередной поток воздуха не пожалел тонкую бумажку, с размаху бросил ее под тяжелые колеса. Секунда — и в воздух взметнулись мельчайшие клочья, которые уже никто и никогда не сможет сложить в одну картинку.

***

Обида причиняла почти физическую боль. Ярость загнанной птицей колотилась в груди, и только упрямство, доставшееся от отца, не позволяло высокой худощавой девушке с небрежным пучком ярко-рыжих волос сорваться и закричать.

— Почему меня переводят? — тонкие губы сжаты, короткие ногти с бесцветным маникюром оставляют ссадины на ладони внутри сжатого кулака.

— Ты прекрасно знала, чем это закончится. — Мужчина устало потер виски и потянулся за стаканом. — Чем ты думала, когда пыталась открыть дело на Довича?

Глоток получился судорожным, пришлось растягивать галстук, чтобы не задохнуться. Девушка поджала губы и нервно сжала в кулаках ткань форменной юбки.

— Буквами закона я думала! — процедила она.

— Герман — сотрудник полиции и сама знаешь чей сын! — полковник повысил голос. Сердце и так подводило, а этот чертов глоток не в то горло совершенно лишил возможности нормально дышать. Пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке: — Я прошу тебя, Влада. Хватит спорить. Ни ты, ни я уже не сможем ничего изменить.

Влада прикрыла глаза. Хотелось кричать, быть безумной, чтобы пробить холодное спокойствие. Чтобы донести до него, насколько мерзкие слова вылетают из его рта и к чему может привести его решение. Но кричать было нельзя, не позволял устав, который Влада никогда не нарушала.

— Вы хотите сказать, — она стиснула зубы, из-за чего слова срывались со змеиным шипением, — что ему теперь все можно? Водить пьяным, гонять наркоту, влезать в драки, избивать людей, а утром как ни в чем не бывало надевать полицейскую форму и идти на работу?! А я, видя все это под своим носом, должна продолжать делать вид, что ничего не знаю? Дядя! — под влиянием бушующих эмоций она все же сорвалась и обратилась к полковнику не по уставу: — Разве не вы меня учили, что все равны перед законом?

Мужчина поморщился, откинулся на скрипнувшую кожаную спинку стула и потер виски:

— Влада, поверь мне, — его голос звучал тускло и беспомощно, — я не меньше твоего хочу, чтобы Дович сел. Но я не могу ничего сделать. Не могу!

Влада отвела глаза, чтобы дядя не видел заблестевших слез, а мужчина снова потянулся за стаканом. Вода внутри закончилась, как и в большом стеклянном графине, поэтому полковник только раздраженно цыкнул.

— А тут еще этот твой перевод, — продолжил он и вдруг с искренним отчаянием ударил по столу ладонью. — Я ведь даже не знаю, куда тебя распределили, Влада! Я не смогу присматривать за тобой!

Нотки отеческой тревоги, проскользнувшие в голосе полковника, только сильнее разозлили.

— Я не маленькая девочка, чтобы за мной присматривать, — твердо произнесла она и вытянулась по стойке смирно. В темных глазах горела нескрываемая обида. — Я готова к переводу, товарищ полковник. — Влада снова сжала зубы и твердо добавила: — Но Герман получит свое, я обещаю.

— Отставить, старший лейтенант Исаева, — мужчина тоже потерял терпение. Встал и с силой уперся кулаками в задрожавшую поверхность стола: — Я категорически запрещаю тебе предпринимать какие-либо действия в сторону гражданина Довича! Ты меня услышала?!