Время невысказанных слов

IV. Август

 – И, похоже, скоро придется переходить на утреннее время, – заявила я в один из вечеров, оглядывая зал.

 – Почему?

 – Начало учебного года, Смирнитский перенесет репетиции в студии на вечер, когда все относительно свободны.

 – А чем тебя не устраивает утреннее время? – Анатолий как всегда метался между посетителями, и разговаривали мы урывками. 

 – Да всем устраивает, но… вставать рано! Ты не представляешь себе, как я ненавижу рано вставать!

 – О, а что бы ты заговорила, если бы пришлось ходить в школу или в универ…

 – Да, но мне-то не нужно… – я с усмешкой обернулась к бармену.

Раздался звонок колокольчика.

 – О, все я пошла, – обреченно сказала я. Сегодня был тяжелый вечер – народ валил валом.

 – Не надо, – остановил меня Толя, вглядываясь в зал.

 – Почему? – я попыталась обернуться, но мне не дали.

 – Варвара, солнышко мое, – это Мишка положил мне руку на плечо.

 – Вот почему, – кивнул Анатолий.

 – Ты опаздываешь, – заметила я, взглянув на часы. 

 – Разве? – он был, видимо, не очень обеспокоен по этому поводу.

 – Владилена уже грозилась всеми проклятьями.

 – О, она просто тает от звуков моего голоса. Стоит мне только запеть: «Summertime…»

 – Ты бы лучше шел к микрофону, – заявила подошедшая Тоня. – Толя, в чем дело? Я еще час назад просила достать мне ту коробку из подсобки! Если Владилена увидит, что посуда еще не на месте…

 – Ты видишь, что творится? – он выразительно посмотрел на тех, кто сидел у бара.

 – Я-то вижу… – заметила она.

 – Слушай, что ты постоянно придираешься? Думаешь, я работаю меньше тебя? Так ты встань на вечерок к стойке…

 – С удовольствием простою весь вечер на одном месте и не буду метаться по всему залу!

 – Сейчас, я достану твою коробку, подожди!

 – Ну уж нет, спасибо, уже Никиту попросила! – Никитой звали третьего официанта, работавшего в нашей смене.

 – Тогда в чем вообще проблема? – расстроено поинтересовался он.

 –  Ни в чем. На меня всем плевать. – Тоня резко развернулась и отошла.

Анатолия отозвали.

Мы с Мишей, молчавшие весь диалог, выразительно переглянулись.

 – Что делается, что творится! – заметила я.

 – О да, – Миша задумчиво улыбнулся.

Тоня меня не любила. Не знаю, в чем причина, но при моем появлении она всегда делала своими глазами нечто такое, от чего мне хотелось оглядеть себя, оправить кофту и проверить чистоту манжет.

Ей будто приходилось принимать меня в свою команду, что она и делала с превеликим одолжением.

Не знаю, что она там говорила, про то, что на нее всем плевать, но это была неправда. По крайней мере, ее любила Владилена, что давало существенные бонусы в такой работе, только вот, видимо, не хватало чьей-то определенной любви, иначе… Я хотела засмеяться, но не смогла. Может быть, я отлично ее понимала.

Вообще, что касается коллективной работы, то здесь у нас проблем не было. Мы все отлично общались друг с другом, правда, вот Тоня не очень переваривала Мишу и меня, но с этим, пожалуй, можно было смириться, как обоюдно решили мы с ним.

Со всеми легко было работать. Владилена была шикарна и неповторима. Все говорили, что такую хозяйку еще поискать надо. Тоня беспрекословно выполняла свои обязанности и, за исключением редких случаев, не пыталась делить территорию. Миша веселил и разбавлял атмосферу. Анатолий…

Если, входя в кафе, вы видели жизнерадостного и улыбчивого парня, вечно что-то напевающего, настроение ваше стремительно взлетало вверх. Быстрее, чем температура в термометре, поверьте. А если вы видели его каждый день, то настроение ваше начинало улучшаться уже по дороге на работу.

Он, внутри себя, не иначе, относился к этой жизни как-то так, что иногда хотелось положить ему руку на плечо и впитывать его энергию и тепло, как от солнечного света или от батареи. Правда, не хотелось его самого лишать этой энергии, но я была уверена, что этой жизненной силы ему хватило бы на всех.

Его светлые волосы всегда стояли на голове ежиком, и мы много раз шутили, что это антенна, по которой он получает энергию от самого солнца. Единственным его недостатком – если это можно считать недостатком – была лишь, пожалуй, придирчивая любовь к стильным вещам, на которых он был помешан еще с тех времен, когда не работал в баре, да и вообще ни в чем не нуждался. Он был москвичом, «в четвертом поколении», – как шутливо замечал он, и родители были против, когда их сын заявил, что уезжает в Воронеж.

 – Они не знали, на какой срок я еду, почему не могу остаться, не знали, как меня вернуть. Но я, признаться, и сам не хотел возвращаться. Все было так странно! Даже для меня, но для меня это была прекрасная странность, о другом я и не мечтал, а они видели в этом лишь попытку загубить свою жизнь. И из-за этого мы постоянно ссорились.