Время. Ветер. Вода

Глава 1

Всё течёт, всё меняется. И никто не был дважды в одной реке. 
Ибо через миг и река была не та, и сам он уже не тот.
(Гераклит)

Ольга Леонидовна вошла в мою комнату, с интересом оглядела развешанные над кроватью постеры, квадратный стеллаж с мягкими игрушками, письменный стол и узкие белые полки, заставленные книгами. Подошла к зеркалу на комоде, заглянула в него и удовлетворенно резюмировала:
— Уютно тут у тебя.
Всё это время я тайком разглядывала её саму. Высокую, с узким лицом, в длинном темно-синем платье до колен и с тонкими золотыми часами на руке. От неё пахло сладкими благовониями, а светлые волосы, остриженные под каре, лежали безупречно.
Закончив изучать комнату, она опустилась в широкое кресло из гостиной, приготовленное здесь специально для неё, и доброжелательно улыбнулась.
— Ну что ж, я готова. А ты?
Я кивнула, собираясь с духом.
— Тебе удобно? — поинтересовалась она.
— Само собой, — я поправила экран стоявшего на коленях ноута. — Это же моя кровать, мне в ней всегда удобно.
— Надеюсь, ты будешь со мной достаточно откровенна и подробно расскажешь всё, что случилось.
— Да, конечно, хотя я всё уже рассказывала маме.
— Мама — это мама, — Ольга Леонидовна заговорщицки подмигнула, — а я — это я. Со мной ты можешь не стесняться. Поверь, я хочу помочь. И давай заранее договоримся, если вдруг не захочешь о чем-то говорить, просто скажи об этом, и я не стану тебя мучить.
Дверь в комнату медленно приотворилась, и мама торжественно внесла поднос со стаканами, графином с водой и большой миской фруктов.
— Это чтобы вы не умерли с голоду, — поставив поднос на тумбочку, она поцеловала меня в щёку. — Расслабься, всё будет хорошо. Просто будь собой.
Я проводила её взглядом.
— Не знаю, с чего начать, — сказала я в ответ на молчаливый вопрос в глазах Ольги Леонидовны. — С потопа? Или с самой поездки? Или лучше с голубя?
— Не нужно торопиться, — она ободряюще покивала. — Давай по порядку. С самого начала. Так, как у тебя записано. А если вдруг будет что-то непонятно, я спрошу.
— Хорошо, — я раскрыла экран. — Только это надолго.
— Без проблем. Я полностью в твоём распоряжении.


С Викой мы познакомились в середине марта, а к маю она уже исчезла из моей жизни навсегда. Всё произошло очень быстро, но тот отрезок времени показался мне вечностью.
Порой я пытаюсь представить, как бы всё сложилось, не встреть я её, но представить никогда толком не получается, потому что без Вики ничего бы не случилось. Совсем ничего из того, что есть сейчас. А я слишком дорожу этим, чтобы запросто вычеркнуть из своей памяти. Просто Вика была Викой и винить её, всё равно, что упрекать дождь в том, что ты промок, забыв дома зонт.
И всё-таки всё началось с голубя.
За окном в палисаднике ветер нещадно трепал тонкие ветви кустов, забирался в воротники торопливых прохожих, гнал густые чернильные облака. И они то сиротливо сбивались вместе безвольным табуном, то испуганно шарахались в стороны, открывая далекий бледно-розовый просвет. Чистый и манящий, как мои смутные ожидания чего-то необъяснимого.
— Вода — лучший растворитель полярных веществ. Для которых, как вы знаете, характерны высокая диэлектрическая проницаемость, повышенная температура кипения и плавления, — каждое своё слово Марина Олеговна отбивала ритмичным ударом указательного пальца о нашу парту. — Молекула растворяемого вещества окружается молекулами воды.
Батареи топили по полной, и жара в классе стояла невыносимая. Только благодаря приоткрытой створке окна возле учительского стола мы могли хоть как-то дышать.
Из-за этой духоты страшно хотелось спать, и, если бы не чудесное небо, мои глаза давно закрылись в дремотном, бессознательном забытье, куда бодрый, но монотонный голос химички уже вряд ли смог проникнуть.
Однако Эля, перед которой то и дело мелькал коралловый маникюр Марины Олеговны, изнывала, не имея возможности даже порисовать в тетрадке. А ведь сама вечно рвалась за первую парту — репутацию зарабатывать.
Вот только с нашими репутациями давно всё было ясно. Я — махровая ботаничка, она — полумахровая. Разница в том, что у неё получалось находить общий язык с нашими одноклассниками, а у меня нет. То было давнее, устоявшееся положение, с каждым годом принимающее всё более резкую форму обоюдного неприятия. И чем сильнее я отгораживалась от них, тем настырнее они цеплялись. Эля считала, что я сама даю повод, но объяснить, каким образом, никогда толком не могла.
— Кто помнит, что такое когезия? — Марина Олеговна выжидающе уставилась на нас с Элей.
Ещё бы, её всё равно никто, кроме нас, не слушал. Кто спал, а кто довольно громко обсуждал вовсе не химические процессы.
— Это взаимное притяжение молекул, — охотно отозвалась Эля, не вставая.
Именно ради таких моментов она садилась на это место и терпела летающий палец.
— Вита? — химичка перевела взгляд на меня.
У неё были тонкие прямые волосы, без какой-либо формы и большие круглые глаза.
— Это притяжение атомов и молекул внутри одной фазы. Когезия характеризует прочность тела и его способность противостоять внешнему воздействию.
Я сама не очень понимала, где всё это в моей голове хранилось, но при первом же запросе непроизвольно всплывало само собой.
— Уже лучше, — одобрила химичка, перемещаясь наконец к доске и хватаясь за мел.
— Слышь, жирная, — в наступившей тишине издевательский голос Дубенко прозвучал на редкость гнусно. — У тебя как с когезией?
Все тут же заржали, и Марина Олеговна строго обернулась. Однако действия её взгляда хватило на пару секунд.
— Так как насчет прочности тела? — подхватил шутку Зинкевич, как только она вернулась к своей схеме на доске.
Эля тихонько приникла к моему уху.
— Просто улыбнись, сделай веселое лицо, и им будет уже неинтересно.
— Не хочу, — я закрыла уши ладонями.
— Ну и зря, — она осуждающе отстранилась. — Сейчас начнется.
Формально Эля всё ещё оставалась на моей стороне, хотя я точно знала, что она стыдится нашей дружбы.
 — Чё за игнор, жирная? — подключился Тарасов.
— Задумалась насчет способности противостоять внешнему воздействию, — встряла Савельева, которая из кожи вон лезла, чтобы выпендриться перед Дубенко и его компанией.
— Давай мы тебя протестируем, — не унимался тот.
— Испытаем, — поддакнул Тарасов.
— У неё теперь без жира прочность уменьшилась, — сострила Савельева.
Сев на своего любимого конька, отказываться от такого развлечения они не собирались. Я уже два года как не была жирной, даже толстой или полной. Я была худее Эли и Савельевой, но называть меня так они всё равно продолжали, потому что когда-то это расстраивало меня до слёз.

Дубенко перевели в десятый класс из-за мамы — сотрудницы районного отделения полиции. Учился он плохо, а вел ещё хуже. Физически Дубенко был крепким парнем, но на лицо некрасивый: прыщавый, широконосый, с вечно припухшими близко посаженными глазами и низким, хмурым лбом. И всё же благодаря авторитету местные девчонки «стояли в очередь» в расчете на его внимание, а Зинкевич и Тарасов изо всех сил старались выслужиться перед ним.
Зинкевич напоминал глупую, беснующуюся и рвущуюся с поводка собаку. Тарасов же особенно поражал отсутствием каких-либо признаков воспитания и интеллекта.
Всеобщий глум на тему меня и когезии разгорался. В спину несколько раз что-то кинули, а обзывательства становились всё грубее. Марина Олеговна, как и я, старалась сделать вид, что ничего не происходит.
Внезапно посреди всеобщего веселья створка приоткрытого окна покачнулась, и, шумно хлопая крыльями, в класс влетел голубь. Девчонки завизжали, парни обрадовались. Голубь сделал круг под потолком, тщетно ткнулся в закрытые окна и благополучно приземлился на высокий книжный шкаф со стеклянными дверями.
Перепугавшись, Марина Олеговна принялась кричать: «выгоните его», но после того, как парни с радостным гиканьем бросились к шкафу, тут же завопила: «Отойдите от шкафа!» Подбежала к ним, распихала по своим местам и помчалась звать на помощь охранника.
Однако после её ухода «охота на дичь» возобновилась с пущим рвением. Дубенко схватил с парты Исаковой учебник и, не вставая, метнул в голубя; учебник стукнулся о потолок и, чуть не сбив светильник, шлёпнулся возле двери. Следом Зинкевич кинул ластик, затем ручку. К обстрелу подключились и другие. Голубь забился в самый угол и жался там.
Несколько человек забрались на парты и начали снимать его на камеру. Савельева притащила швабру, залезла на стул и пошуровала по верху шкафа палкой.
Это подействовало. Птица в панике вылетела из угла, заметалась, и, с силой врезавшись в стекло, упала под подоконником.
Мы с Элей вскочили, а «охотники» сгрудились вокруг голубя в узком проходе между стеной и крайним рядом возле окна.
— О! Сдох что ли? — Тарасов потрогал голубя ногой. — Савельева, ты птицу грохнула.
Та потыкала шваброй. Голова голубя мотнулась в сторону.
— Это не я. Он сам. Больной, наверное.
— Фууу, — гнусаво протянула Исакова. — Больной и заразный.
— Он не больной, — не выдержала я. — Ударился сильно и сознание потерял. Нужно его аккуратно вынести, и он отойдет.
— Сознание потерял! — передразнил Зенкевич мерзким голосом. — У голубя случился обморок!
Они дружно закатились, после чего Дубенко сказал:
— Слышь, жирная, иди сюда, сделай ему искусственное дыхание. Рот в клюв. А хочешь, мы тебе его с собой завернем?
И не успела я и глазом моргнуть, как мой рюкзак, висевший на спинке стула, оказался у них в руках.
— Не нужно, пожалуйста, — я попыталась подойти к ним, но Тарасов, сидевший через две парты от меня, выставил ногу в проход, преграждая дорогу.
Я попробовала перешагнуть, но он поднял ногу выше так, что я уже чуть ли не сидела на ней. Возбужденные голоса слились в общий хаотичный гомон.
— Ай! Он шевелится.
— Огрей по башке!
— Крыло мешается.
— Толкни сильнее.
— Прекратите его мучить! — я отчаянно пыталась сдвинуть ногу ехидно ухмыляющегося Тарасова. — Он ведь живой и ему больно!
В этот момент дверь резко распахнулась и сначала в класс ворвалась Марина Олеговна, а за ней охранник. Здоровый парень лет двадцати пяти.
— Вон там, — химичка ткнула пальцем в шкаф, затем перевела взгляд на толпу возле подоконника. — Что вы делаете?
Охранник залез на стул, заглянул на шкаф и развел руками:
— Никого нет.
— А голубь? — растерянно протянула химичка.
— Улетел, — Дубенко махнул рукой. — Сам. В окно.
— Ну, слава богу, — Марина Олеговна с облегчением выдохнула. — А то ведь это так неприятно: птица в помещении. Плохая примета.
После ухода охранника все разошлись по местам, одна только я осталась стоять у стены в обнимку со своим рюкзаком, который кто-то впихнул мне в руки.
— Вита, ты что? — подозрительно спросила химичка.
— Можно мне выйти?
— У тебя всё хорошо?
Я кивнула.
— Ну, выйди.
На моё счастье охранника на посту не оказалось. Вышла за ограду и, остановившись чуть в стороне от пешеходной дорожки, там, где под землей проходили трубы теплоцентрали и никогда не лежал снег, развязала туго стянутый узел из веревочек, перевернула рюкзак и аккуратно вытряхнула из него голубя со всем содержимым.
Голубь был живой, но пришибленный. Сжался, нахохлился, помигал блестящим глазом, а когда порыв пронизывающего ветра растрепал перья, медленно доковылял до канализационного люка и уселся там.
Мама называла голубей символами мира, чистоты и надежды. Так в её детстве их в школе учили, а наша физичка говорила, что голуби — летающие крысы и рассадники заразы. Маме я привыкла верить гораздо больше.
Понюхала внутренности рюкзака. В нем остался запах пыли и птицы. Яблоки пришлось выкинуть, потому что голубь, хоть и символ чистоты, летает по всему городу. Неспешно собрала своё разбросанное по талой поляне добро. Небо заметно посветлело. Урок заканчивался через пятнадцать минут, но за ним по расписанию ещё четыре, а возвращаться не хотелось.
Прежде я никогда не пропускала школу без уважительной причины, но теперь, когда родители уехали, кто мог меня в этом упрекнуть?
Так что я отправилась бродить по промозглым, хлюпающим серо-коричневой с мелкими солевыми камушками жижей улицам без лишних угрызений совести, хотя на душе и было противно.
В конце девятого класса я хотела уйти в колледж или перейти в другую школу, но мама очень просила немного потерпеть: в этой школе учителя меня знают, любят и обязательно дадут золотую медаль. А на идиотов обращать внимание не стоит, да и через два года они исчезнут из моей жизни навсегда. Однако пережить эти два года оказалось не так-то просто.

Прошатавшись по округе около двух часов и уже мечтая только о горячем чае, я зашла в магазин неподалёку от своего дома. Взяла две слойки с вишней. В обеих кассах стояла очередь по три-четыре человека.
Неподалёку шумно дурачились пацаны из соседней школы и девчонки из параллельного класса. Взбудораженные и целиком поглощенные обществом друг друга, они кидались жвачками со стойки и громко смеялись.
Потом один из парней обнял одну девчонку сзади, она подняла голову, и они стали целоваться. Без какого-либо стеснения или неловкости. Так, словно никого вокруг не существовало.
— Ну, чего застряли? — женщина с огромной тележкой подтолкнула красивую темноглазую девушку, стоявшую за мной, и принялась выгружать на ленту свои продукты.
Оказывается, засмотревшись на компанию, я впала в оцепенение и всех задерживала.
Положила перед кассиршей булочки и торопливо полезла в рюкзак за кошельком. Привычно пошарила в нем рукой, но нащупать не смогла, растянула завязки шире, заглянула внутрь, проверила в боковых карманах.
— Шестьдесят восемь рублей, — объявила кассирша, с укоризной наблюдая за моей возней.
Я переворошила учебники и ещё раз ощупала куртку. Кошелька нигде не было. Должно быть он вытряхнулся вместе с голубем, а я не заметила, когда собирала вещи.
— Что так долго? — возмутилась женщина с тележкой. Пожилой мужчина позади неё громко и протяжно вздохнул.
Кассирша с укоризной смотрела исподлобья. Отвратительно стыдная ситуация.
— Простите, пожалуйста, — сказала я ей. — Я не буду брать.
— Я уже пробила, — ответила она так, словно я просила подарить мне эти булочки.
— Простите, — повторила я, чтобы она меньше злилась. — Кошелек потеряла.
— Валентина, дай ключи! — крикнула кассирша куда-то в сторону и, переведя на меня тяжелый, осуждающий взгляд, сказала:
— В следующий раз голову не потеряй.
Неожиданно стоявшая позади кареглазая девушка удержала меня за руку и положила перед кассиршей сто рублей.
— Не нужно, спасибо, — попыталась отказаться я, но она очень тепло и ободряюще улыбнулась:
— Всё нормально. Со всеми бывает.
Кассирша недоверчиво посмотрела, но деньги взяла охотно и уже через минуту я стояла возле стеклянных раздвижных дверей, дожидаясь, пока девушка не закончит со своими покупками.
Я и раньше видела её в этом магазине и всегда обращала внимание, потому что она была яркой и очень красивой. Одного со мной роста, с расчесанными на прямой пробор чуть вьющимися каштановыми волосами, большими ласковыми глазами и пухлыми, тронутыми улыбкой губами. Одета девушка была в тёмно-зеленую парку с розовым мехом на капюшоне и чёрные кожаные штаны. Из-под расстегнутой куртки отчетливо выдавалась вперед высокая, обтянутая белой водолазкой грудь.
— Спасибо большое! — кинулась я к ней. — Вы меня очень выручили.
— Я сама ужасно рассеянная, — она широко улыбнулась. — Поэтому кошельки не ношу. Только в карманах. Что-то обязательно да заваляется.
— Давайте я вам эти деньги на телефон переведу?
Мы вышли на улицу.
— Пустяки, — она небрежно отмахнулась.
— Нет, правда, мне очень неудобно, что так вышло.
— Ладно, если тебе так спокойнее будет, то записывай, — девушка продиктовала номер, и я быстренько забила его в адресную книгу.
— Вика.
— Что?
— Зовут меня Вика, — пояснила она.
— Забавно, а я Вита.
— Приятно познакомиться, — она по-мальчишечьи протянула ладонь. — А какое у тебя полное имя?
— Просто Вита и всё.
— Прикольно.
— Это значит — жизнь.
— Ещё прикольнее. А я — победа. Тебе куда?
Мы остановились на углу магазина.
Я пожала плечами.
— Всё равно. Я школу прогуливаю.
— Ого! Прогульщица, значит? — она смешливо прищурилась.
— Нет, что вы. Обычно я так не делаю. Это случайно получилось. Из-за голубя. И кошелек из-за него тоже.
Вика удивленно округлила глаза.
— Тогда пошли в мою сторону. Я тут недалеко живу. Расскажешь, что там с голубем.
И я охотно повернула за ней.
— Мне сегодня одноклассники голубя запихнули в рюкзак, и когда я его доставала, то кошелек и посеяла.
— Серьёзно? — она расхохоталась. Смех у неё оказался громкий и заразительный. — Как же они его поймали?
— К нам в класс залетел.
— И ты на них обиделась? — догадалась она.
— Да. И ушла.
— Это же просто шутка.
— В моём случае нет. Они специально меня доводят и гадости делают.
— Почему?
— Подруга говорит, потому что я чудная.
Вика остановилась и очень серьёзно посмотрела.
— А ты чудная?
Именно об этом я и размышляла, пока гуляла под моросящим снего-дождем. Почему к глупой, вечно пахнущей потом и пишущей на руках фразы типа «не сдохнуть» Игнатовой никто не цеплялся? Почему её просто не замечали, а меня доставали постоянно?
— Я не знаю. Парни, как повырастали, стали злыми и агрессивными, только и ждут, чтобы докопаться. В основном на словах, конечно, но и толкнуть могут, и плюнуть, и сумку отнять, а потом вытряхнуть из неё всё содержимое на пол. А ещё руки распускают. У меня раньше волосы длинные были, а осенью кто-то жвачку сунул. Пришлось отстричь, — я потрогала едва отросшие до плеч пряди.
— Ну так сделай что-нибудь.
— А что я сделаю? Только если родителям рассказать, но это не вариант. Мама сразу пойдет к директору и устроит разборки, им сделают выговор, а мне из-за того, что нажаловалась, потом будет только хуже.
Однако, по правде говоря, гораздо больше я боялась не этого, а того, что, узнай мама подробности, снова, до самого окончания школы, станет встречать меня и провожать. Может и не открыто. Тайком. Как она уже делала. Притаится за деревом и смотрит, как я иду. Но все это видели и считали её сумасшедшей.
А когда в прошлом году она перестала контролировать каждый мой шаг, разговоры о ней стали понемногу стихать, и теперь я лучше бы умерла от издевательств Дубенко, чем стала снова выслушивать унизительные насмешки в её адрес.
— У тебя что, нет друзей? Парней?
— У меня есть одна подруга, но она не вмешивается, чтобы ей самой не досталось.
— Как-то печально звучит, — Вика сочувственно надула губы. — Хочешь, зайдем ко мне? Я вон в той пятиэтажке живу.
Идти в гости с бухты-барахты было не очень прилично, но Вика мне понравилась, и болтать с ней оказалось куда приятнее, чем заниматься самокопанием. К тому же кроме Эли я ни с кем об этом не говорила. А всё, что могла сказать Эля, я уже знала.
— Да, конечно. Если я вам не помешаю.
— Только знаешь, что? — Вика сделала пару шагов и остановилась. — Давай на ты? Тебе сколько?
— Шестнадцать. В июне семнадцать будет.
— Ну, а мне девятнадцать. Договорились?
Я кивнула, и она снова дружески пожала мне руку.
Вика жила в маленькой однокомнатной квартире с перекошенными дверями и скрипучим потёртым паркетом. Однако ванна и туалет были новенькие и чистые, кухня тоже.
Вика наложила мне большую тарелку плова и, глядя на то, как я ем, принялась рассказывать, что любит принимать гостей, но к ней почти никто не приходит, потому что она приехала в Москву из другого города и подруг у неё нет. А девчонки из педагогического института её невзлюбили, решив, что она нарочно клеит всех их немногочисленных парней.
В институте Вика проучилась три месяца, а потом бросила его и готовилась поступать в театральное училище. Сказала, что мечтает стать известной актрисой и сниматься в Голливуде.
— Кстати, насчет твоих одноклассников, — вспомнила она, когда мы уже пили чай. — Может, они просто влюблены в тебя и пытаются добиться внимания?
— Влюблены? В меня? Дубенко? — я сделала такой большой глоток чая, что обожгла язык. — Конечно же нет! Они просто так развлекаются. Как-то в восьмом классе ко мне подошел Тарасов и предложил целоваться. Я сказала, что нам слишком мало лет, и что должна быть любовь. А он начал смеяться ещё раньше, чем я закончила говорить. Оказалось, они так прикалывались. Ещё и на телефон меня записали. С тех пор специально какие-нибудь пошлости говорят и ржут, когда прошу не ругаться матом в моем присутствии.
— Всё ясно. Они считают, что ты дурочка и лохушка, — запросто поставила диагноз Вика.
— Какая же я дурочка, если учусь лучше всех в классе?
— Это другое. С людьми всегда нужно быть настороже, каждый ищет свою выгоду. А тот, кто этого не понимает, считается маленьким или глупым. Не слушай никого, не доверяй — и будет тебе счастье.
Она дружески похлопала по руке, убрала пряди с моего лба и с интересом заглянула в лицо.
— Ты должна пользоваться тем, что у тебя есть. Глаза синющие, кожа — бархатная, и вся ты такая нежная, как зефирка, — смеясь, погладила по щеке тыльной стороной руки. — Очень хорошенькая девочка. Будь я парнем, я бы в тебя влюбилась.
Ей удалось меня смутить:
— Ты просто хочешь мне приятное сделать.
Вика громко расхохоталась:
— Боже! Как ты мило смущаешься, — обхватила моё лицо ладонями и, наклонив голову набок, сделала умилённое лицо. — Тебе очень идёт. Но цену себе всё равно нужно знать.

Ещё немного посидев, я пообещала скинуть деньги ей на телефон и пошла домой.
Людей во дворе было немного: две старушки с маленькой собачонкой, женщина с коляской на соседней дорожке, на парковку въехала машина.
Подойдя к своему дому, я обернулась, чтобы убедиться, что меня никто не преследует, и вдалеке заметила черный мужской силуэт. Шел он быстро и целенаправленно. В таких случаях, мама учила остановиться и пережидать, чтобы ни в коем случае не заходить в подъезд с незнакомцем.
Я поставила рюкзак на лавочку и сделала вид, будто что-то ищу, однако в ту же минуту услышала знакомые голоса. Подняла голову и поверх голого кустарника увидела сидящих возле соседнего подъезда Дубенко, Тарасова и Зинкевича. Вся компания дружно рассматривала что-то в телефоне Тарасова. Я похолодела.
— Знаешь код? — низкий голос заставил вздрогнуть и медленно повернуться.
Незнакомец оказался совсем молодым, от силы лет двадцати. С двумя чёрными, словно боевой раскрас индейцев, полосами на скулах, чёрным шариком пирсинга под нижней губой, небольшими закрытыми тоннелями в ушах и поразительно яркими голубыми глазами. Чёрная косая чёлка закрывала половину лица, а виски и другая часть головы до самого затылка были очень коротко острижены.
Одет он был тоже во всё черное от кожаной куртки до тяжелых шнурованных ботинок.
— Знаешь код? — повторил парень, спокойно выждав, пока я не закончу его разглядывать. — Или может ключ есть?
— Я здесь не живу, — неожиданно выдала я, одновременно пытаясь сообразить, бывают ли маньяки неформалами.
Ничего не ответив, он подошел к двери и принялся нажимать кнопки домофона.
И тут со стороны третьего подъезда, раздался пронзительный свист.
— Эй, жирная, иди сюда, — Дубенко помахал рукой.
Я не ответила и Дубенко снова крикнул:
— Кому сказали! Оглохла? Бегом сюда!
Вся троица поднялась и медленно двинулась в мою сторону.
Парень в черном резко дернул дверь, и она, оторвавшись от сдерживающего её магнита, распахнулась. Кивком головы он позвал проходить.
Решение я приняла за долю секунды, кинулась следом за ним, влетела, и, крепко ухватившись за ручку двери, изо всех сил притянула её к магниту. Эхо от удара металла о металл гулко прокатилось по подъезду.
Парень неторопливо поднялся по лестнице, затем вдруг остановился и озадаченно оглядел меня.
— Почему жирная?
Не зная, что ответить, я просто развела руками.
— Хочешь, идем ко мне?
Я испуганно затрясла головой, готовясь в любой момент рвануть обратно на улицу.
Он пожал одним плечом и быстро побежал наверх, а я к своей квартире на первом этаже.