Врун и Мышонок

Врун и Мышонок

Врун и Мышонок

В детстве мама пела ему колыбельную про мышонка, которого приходили качать и тетя лошадь, и тетя жаба.

Про маму он вспоминал редко. В трактирах и тюрьмах нечасто услышишь эти два коротких слога, от которых к горлу подкатывал ком и перехватывало дыхание. Отчим отвез маму на другой край земли, когда Врун стал бродягой. Будто кругосветное путешествие вылечит от тоски по единственному сыну.

Сам Врун мышей не любил, хотя и слышал, что они не глупее крыс, и терпеливые заключенные их дрессируют. Даже учат записки носить из камеры в камеру. Впрочем, он их и не боялся. Другое дело крысы — злобные хитрые и очень живучие звери, и у них есть свои королевы. Великий Сказочник ошибался в половой принадлежности тварей, напавших на зачарованного героя. Вот удивительно устроен мозг: после последней отсидки, где его нещадно колотили сначала фараоны, а потом сокамерники, он забыл, как играть в простого подкидного. Сказки же помнит.

Кличка Врун ему досталась еще в детстве, когда, начитавшись книг, он выходил во двор и пересказывал их дворовым детям. Те, что помладше, верили в его россказни, а те, что постарше — били.

Отчим оказался прав: книги не довели Вруна до добра. Он вырос бездельником и бродягой, не умеющим ни жить, ни выживать.

Про мышей ему вспомнилось не зря: так теперь зовут его напарника. Мышонок — мальчишка лет семи, худой, юркий, с серой от недоедания и курения кожей, шел рядом и посвистывал. Это был хорошо обученный форточник, доставшейся Вруну в наследство от умершего в тюрьме вора-домушника, за которым он ухаживал в тюремном лазарете.

Закон был суров — ворам рубили руки. Причем не важно, украл он яблоко или шкатулку с золотом. Но на улицах не прибавлялось калек-попрошаек, потому что выжить после такой совсем не добровольной ампутации удавалось не многим. Вот и домушник умер, но успел шепнуть адрес своего логова и имя напарника. И оставил кое-какое имущество. По неписанным воровским правилам никто не смел отобрать даже у никчемного бродяги такое вот наследство.

Парнишка же не повторит судьбу Вруна: он уже с малых лет при ремесле, ведь воровство тоже работа, потруднее и поопаснее других. И хоть современные дети больше книжек любят синематограф, Мышонок вырастет нормальным мужчиной. И Врун уж точно никогда не расскажет ему историю о благородных разбойниках, раздающих все бедным.

Врун сидел за бродяжничество, а когда не отбывал наказание, то за еду и кружку имбирного пива рассказывал прочитанные или придуманные истории. Мальчишке же еще рано пить трактирное пойло, да и от тюремной баланды остались в организме одни воспоминания, поэтому пришлось идти к тетушке Мару, скупщице краденого.

Кроме ребенка, наследство включало теплый фрэнч, почти новый, и папиросницу из непонятного желтого металла. Не золото точно, и не латунь, и не медь. Вещица вроде легкая, но даже гвоздем не получалось поцарапать. Мальчишка клялся, что прежде ее у напарника не видел.

Мышонок успел стащить с прилавка уличной торговки пирожок и теперь вприпрыжку добежал до бродяги.

— Уф, догнал! — радостно сообщил, протягивая Вруну кусок пирога. От сдобы пахло мясом, но от начинки только запах и остался.

Мальчишка боязливо вжал голову в плечи, видно, ожидая подзатыльника за жадность.

— Твоему напарнику за это отрубили руки, — приврал для острастки Врун. — Кушай сам.

— Толстая Бася — добрейшая тетка! И так бы угостила, просто товарок опасается. Заклюют, — пояснил мальчишка, в два укуса доел пирог и сыто икнул.

Так, под его писклявое икание, и добрались до дома барахольщицы.

Врун позвонил в висевший на шнурке колокольчик. Много раз его срезала местная голытьба, но всегда потом возвращала на место: у тетушки Мару ходили в покровителях самые коронованные воры.

Небольшого росточка женщина, не старая, но и не молодая, открыла дверь так быстро, будто ждала их визита. Закутанная до глаз в цветастую шаль, она казалась толстой из-за множества юбок, надетых одна на одну. Мару впустила их, но не дальше коридора. За френч дала три монеты, а папиросницу сначала попробовала на зуб, потом поддела ногтем, но открыть не смогла. Тогда достала из-за пазухи перочинный нож. Ее усилия оказались тщетны, поэтому скупщица вернула поломанную вещь Вруну.

— Все, проваливай! Мальчишку оставь, — строго приказала она.

— Это теперь мой напарник, — не особо уверенно ответил Врун.

Тетушка хрипло засмеялась.

— Напарник пиво лакать? Дам золотой. Пику ищет такого вот худышку, его-то недавно упал с пятого этажа.

— Наверняка от голода голова закружилась, — встрял в разговор Мышонок. — Всем известно, какой Пику жмот, морит напарников голодом!

Барахольщица отвесила мальчишке оплеуху

— Молчи, когда взрослые говорят!

Врун заслонил напарника своим тщедушный телом.

— Он не продается. А о делах наших еще услышишь! Вернее, сама увидишь, когда золото принесем.

Сказал он это лишь бы отвязаться. Какое золото? Их с мальчишкой в чистые кварталы не пустят, а по окраинам, кроме платьев да сюртуков, и взять нечего. Разве что сапоги или ботинки высоко ценятся.

Они, пятясь, покинули дом скупщицы и отправились в трактир в конце улицы. Весело стуча деревянными сабо по мощенной серым камнем дороге, дошли до заведения довольно быстро, да и голод подгонял. Сели за дальний стол в углу, стараясь быть неприметными.