Все будет хорошо.

Все будет хорошо.

В одиночной палате стояла тишина. И только писк приборов.

- ...а все потому, что врач запретил курить, на входе меня даже охранник обыскал, - произнес Витя, поудобнее устраиваясь на широком, больничном подоконнике. Перед ним, на кровати лежал брат. Прямо у окна – всегда любил это место, даже в детской истерики устраивал, когда старший брат заваливался поближе к форточке… Вот только радости никакой не было. Брат был в коме уже третью неделю. - Ты же понимаешь, что никотин нас убивает? - сказал Витька. - И курить надо бросать.

Он потушил сигарету прямо о зажигалку - красивую, металлическую. От неё всегда пахло бензином. Окурок выбросил в открытую форточку.

- А ещё я тебе завидовал. Знаешь, младшие дети всегда почему-то получаются красивее. Разница у нас большая, понимаешь, а родители тебя любили больше. Я это знал, ты это знал, и родители это знали. Но никогда не показывали. Да и не любили, по сути - старались защитить. Это знаешь, как с котятами. Есть кот, большой, толстый, заматеревший. И тут дома котенок появляется. И все внезапно начинают с ним играть. Котяра обижается, хочет внимания привлечь. Я вот тоже хотел - но получалось как-то всегда через ссоры. Ты там не сильно расслабляйся, у тебя сессия через месяц, а ты все валяешься. Вставай уже давай, я тебе будильник завел. Ладно, пойду.

В палату зашла сестра, внимательно осмотрелась. Убрала капельницу. Вышла. Ночь. Утро. Снова ночь. Шум за окном… Брат пришел уже под вечер. Небритый, мрачный.

- Все ещё валяешься? - спросил он, глядя на койку. - Вот ведь лентяй. Меня это всегда раздражало. Все-то у тебя легко получалось. Я над каждой своей оценкой в школе убивался, а ты вон писать научился почти сразу. Помню, мне родители приставку подарили. Помнишь? А тебе телефон. Вот только приставка, это вроде как на двоих, меня даже шпыняли, типа - почему брата поиграть не пускал? А телефон вроде как тебе. Мне тогда обидно было, ну, думаю, что за несправедливость. Долго обижался. А теперь думаю - надо было с тобой чаще играть. Страдаю. Знаешь как мне больно? - он пнул койку. Та немного сдвинулась. - Ничерта ты не знаешь. Валяешься тут, отдыхаешь, а я сегодня сантехнику на даче новую поставил, до ночи работал. Думал, мать обрадуется. А она сама не своя, какую неделю ходит. Помер бы хоть уже, знаешь как отцу тяжело? Вчера нажрался до отключки, заснул прямо за столом, на плиту пельменей поставил, так там вся воды выкипела, а он пьяный в стельку, спит. Мать из комнаты прибежала, кричать стала...

Он со злостью ударил кулаком по подоконнику и вышел вон, хлопнув дверью... Витька явился наутро, задумчивый, серьезный.

- Ну ладно, - сказал он извинительно, - Я тут пошумел немного, ты же не в обиде? А я кстати, на хате у тебя был. - произнес он. - Выгреб продукты из холодильника... Что ж ты не сказал, что кота завел? Там кошак бедный от голода уже тумбочки грызть начал. Покормил я его, к себе пока взял. Все там обесточил, краны пока что перекрутил. Потом в магазин сбегал рядом, помнишь, там за кассой такая блондиночка работает, сама субтильная, изящненькая, ну... - он показал руками объем бюста. - А вот выше настоящий склад русской бабы! Пытаешься хлеба там купить или пачку сигарет, а глаза не сводишь. Но она уже попривыкшая. В общем, купил я тебе коньяка, выбрал самый дорогой, поставил в шкаф, не верхнюю полку - у тебя там ещё машинка старая печатная стоит, пылища - аж глаза слезятся, зачем только хранишь этот хлам… Да, я тебе тут апельсинов принес, сам выбирал! Вспомнил, как ты от армии косил. Лежал в стационаре. Вся родня знала, что ничем не болен, но нет же, апельсины носили, цветы, даже я, помню, купил на рынке яблок - желтые, спелые, аж прозрачные, - он перевернул пакет и на широкий подоконник выкатились грейпфруты. - Э... - сказал он. - Я же апельсины просил, - удивленно взял грейпфрут, разломил со всей дури - прям корки брызнули, и сунул себе под нос. - Вот ведь запах! - удивленно произнес тот. - Вроде не апельсины, а пахнет то. Хочешь понюхать? - протянул кусок. - А, ну как знаешь. Может, потом захочешь. А мне пора. Надо там ещё.

Громыхнуло. Подул предгрозовой ветер - такой всегда дует. Пыль поднимает, несет по улице мелкий мусор.

- Так вот тачку твою я забрал.  Она же ещё на страховке, совсем новенькая. Да ещё и огромная - всегда ты выпендриваться любил, - произнес Витька. - Тачку так хотел взять раньше меня, что кредитов понахватал. А сказал, что на кровные свои. Я ещё тогда думал – как так? Но ты не переживай, я тебе там все исправно плачу, ничего не должен, считай, родные же... – он задумался. – А что до машины… Ну я тебе, скажу брат, там весь перед в мясо. Механик у меня знакомый есть - стоял, в затылке чесал. Ремонт прикидывали, говорят, с документами могли быть проблемы, там сложная ситуация, платить, как обычно, никто не хочет. Спрашивал - чей конь, мой ли? Не, говорю, брата. Вместе ехали. Где, говорит, брат-то? А я и не знаю что ответить, отмахнулся. Тот отвечает - ну я даже не знаю, что с этим делать. А он смотрит и отвечает - я за это даже не возьмусь, сам видишь не жилец. Так я разозлился! В драку полез. Кричу, что ещё будет ездить, ещё покатает! Ребята прибежали, в общем, разборки начались. В общем, что я сказать хочу - сделают тебе тачку. Как новенькая будет. И деньги заплатят по страховой, ещё как заплатят. А ты то чего? Будешь ещё кататься, или как – кишка тонка? - спросил он.

Молчание. Писк приборов. Брат вздохнул и вышел. Три дня его не было, пропадал где-то. Вернулся с цветами, с букетом, огромным - розы, тюльпаны, белые, красные, желтые, все вперемешку.

- А цветы не тебе. Ты тут валяешься, все проспал. Вика твоя в родильном, - он достал пачку сигарет, закурил. - Город у нас маленький. Тут все рядом... Роды, реанимация. Хотел, думаю, рядом с твоей посидеть, да не выдержал - она вся на нервах, злиться, даже родителей вытолкал. Но ничего, она девка сильная, справится. Сижу и жду - врачу телефон дал, говорю, позвони, когда родит, а то я визги эти слышать не могу, - а врачиха, вроде опытная, сколько лет тут работает – подумала, что я отец, - он сделал затяжку. Глубокую. - И как давай ругать меня на чем свет. Вот я и сбежал к тебе, - затянулся ещё раз. – Последняя и всё, пошел, пошел я. - произнес он. - Бросаю, все, достало.