Все её мужчины. Книга 2

Глава 1. Бегство

Книга 2. Ева

Глава I.

Бегство.

Dневник Eвы.

6 января 1920 г., вечер, только-только проехали Смоленск.

Oн просил меня писать дневник. Даниэль… Дан… Я решила так называть Даниэля Карловича в дневнике. Занятие это представляется мне довольно скучным  и утомительным, но в поезде я все же преодолела свою лень и выдавила из себя несколько невзрачных, скучных строчек. Я еду в Цюрих… Зачем еду? Куда еду? Все произошедшее со мной кажется нереальным. Чувства мною овладевают странные, пугающие своей откровенностью…

Я – Ева… Дан называет меня Дарьей Петровной. Я не помню ни первого, ни второго имени, но предпочитаю второе. По паспорту я – крестьянка, по рождению – аристократка. Не знаю, как ведут себя крестьяне или аристократы – за меня все делают мои инстинкты, и я чувствую себя обнаженной, словно кожный покров только-только покрыл мое тело и еще болезненно раним и нежен.

Я – характер, без воспитания, без этики. Только он – данный мне от природы нрав, движет мною. На мужчин я смотрю, как женщина и не иначе, на женщин не смотрю вовсе. В моем понимании нет понятий “правильно” или “неправильно” – я сама делаю выбор. Мне говорят, что я умна и человеколюбива. Как это благородно… но единственное чувство, которое движет мной сейчас – это охота на мужчину. Как же чудесно, наверное, быть наивной малышкой. Но я, увы, не наивна. Вероятно, прежде сфера моих интересов выходила за пределы пособий по цветоводству, альбомов с открытками и рецептов пирогов. Теперь я знаю о себе – я вовсе не ангел с белыми, сахарно-сладкими крылышками, и вероятно, не так конструктивна, возвышена и патриотична, как бы мне хотелось…

Наверное, именно так чувствовала себя прародительница Ева, впервые взглянув на обнаженного Адама. Иногда мне кажется, что во всём свете я одна такая. Где же ты, мой Адам?

7  января 1920 г.  Стоим в Орше, утро.

B соседнем купе путешествует аристократка, баронесса Ольшанская с двумя  дочерьми на выданьи. Кажется, на весь мир баронесса смотрит свысока, словно она ростом выше, чем все остальные люди, сажени на две. Смотрит и не видит бегающих и снующих у ее ног мелких людишек. Для нее они навсегда только принадлежность к профессии, созданной для ее комфорта: официант, проводник, машинист, кочегар, врач или …эй, кто там еще… Она наблюдает за ними, как астроном за дальними мирами – с интересом, но отстраненно. Люди должны быть или на её уровне или ниже, но никак не выше. Чья-то исключительность ей ненавистна, чьё-то счастье неуместно и неприлично, душевное тепло – признак слабости, эмоции – следствие плохого воспитания.  Баронесса – человек крайностей, как и все богачи. Баронесса – правящий класс, улепетывающий без оглядки от класса угнетенного, но все еще пыжится, делает вид, что от ее власти что-то зависит. Глупая, самовлюбленная, чванливая овца…

Боже мой, неужели я была такой! Люди должны были бы ненавидеть меня!

Баронесса сидит с нами рядом в вагоне-ресторане, за столиком через проход. Сегодня на ней ярко-желтая шляпка. Она приковывает взгляды всех присутствующих.

– Татры… это название сигарет? Горы? Что вы говорите… Какое вульгарное название… Это где… в Польше? Польша… разве есть такая страна? – Спрашивает младшая из дочерей, а баронесса удивленно поднимает брови.

Умный Дан благоразумно промолчал, а я заметила тихо, но услышали почему-то все, что, вероятно, география в гимназии, где училась баронесса, была свободным предметом, не обязательным для изучения.

Сегодня после знакомства, посмотрев на меня через лорнет, как в микроскоп, баронесса задала мне первый  и последний из своих чванливых вопросов:

– Скажите, милочка, вы из каких Поляковых? Из этих вульгарных выскочек евреев, которые имеют доходные дома по всей Москве, или ваш родственник – барон фон Полякофф из Вильно? Как вас называть?

Мы пили кофе, в чашке поблескивал крепкий, ароматный напиток. Я не торопилась допивать – густой насыщенный цвет напоминал мне глаза Дана. И поскольку я не могла таращиться на Дана, то смотрела в кофе, представляя себе, как блестят они, когда он смотрит на меня. Я понимала прекрасно, что баронесса почему-то возненавидела меня всей душой, возможно потому, что я русская или, возможно, еврейка. Также она ненавидит Дана… за его черные, нетипичные для русского человека глаза. Подумать только, его предки живут в России с 1812 года, больше ста лет, от французской крови осталась восьмая часть, а его по-прежнему не считают русским из-за фамилии предков и черных очей. Я взглянула на Дана, он чуть побледнел, но ждал все-же, как я отгеагирую. Слова уже были готовы сорваться с его языка, но я предостерегающе  улыбнулась ему и обратилась к баронессе:

– Госпожа баронесса… Если вам претит русская орфография, вы можете называть меня Полякоффа. Но мне в общем-то, все равно. Я еду по поддельному паспорту… так же как и вы.