– Из дурдома. – Я с опаской покосилась на два бесчувственных тела, и дала себе зарок с этой минуты ничему не удивляться.
Лежащие на людей походили мало, скорее были воплощением представления этих самых людей о вампирах. Причём не из влажных девичьих фантазий, а хорошие такие вампиры, фольклорные очень. С острыми ушами, сероватой кожей, темноволосые, узкогубые и худые. Куртки на них висели мешками.
Моя собеседница сделала длинный глоток и забила пробку обратно.
– А, не обращай внимания, скоро испарятся, – небрежно бросила она. Вернее, с деланной небрежностью – в ореховых глазах мелькнуло беспокойство.
Я недоумённо возвела глаза к небу. О солнце, которое должно бы испепелить вампиров, и речи быть не могло, ноябрь «радовал» свинцовым низким пологом, в который превратился небосвод. Словно землю накрыли мокрой тряпкой.
– Это шушера пятой степени, опоенная, – пояснила она и подхватила меня под локоть. – Идём, нудно поскорее отсюда убраться. Командир на месте?
Мы уже шли, по видимому, в контору. Хрупкая на вид девчонка удерживала мою руку словно тисками.
– Не знаю. – Я пожала свободным плечом. – Остальные, вроде, там были.
Снова закапало. Пока почти незаметно, но мы ускорили шаг.
– Плохо. – Она замолчала, погрузившись в мрачные раздумья.
Я наконец поняла, что же так тревожит в облике спутницы – лихорадочный блеск в глазах. Такое у буйных психов бывает. Не по себе стало, я-то не буйная, вряд ли удастся найти общий язык. Да и вообще, сегодня тринадцатое – обострение!
Улочки тянулись и тянулись. В моём родном городе всё было как-то... Живее, что ли? Ну или тогда живее была я.
– А механик?
– Что? – Я вздрогнула.
Мы остановились, меня прожгли взглядом.
– Механик, – медленно повторила она. – Или ты не знаешь? А ну покажи зубы!
Она подалась вперёд, я отпрыгнула.
– Чего-о-о?!
Где там мой ножичек? На месте? На месте. Психи, психи, сплошь психи!
– Зубы, говорю, покажи, – уже спокойнее повторила она и выжидательно уставилась мне в глаза.
Я неуверенно оскалилась, почувствовав себя кобылой на ярморке. И что этой ненормальной нужно? А главное – куда бежать?
– То-то. А теперь на три шага передо мной и без резких движений, ясно? Чтобы дотянуться до твоей шеи, мне хватит прыжка, – почти ласково произнесла двушка и зашла мне за спину.
Хлынул дождь, завесив всё колышущейся дымкой. Но перед глазами пелена легла раньше. Как невовремя...
Шла я дворами, чтобы не палиться. Шла уже довольно поздно и далеко не трезвая. Хотя, по сравнению с остальными – как стекло. Стекло...
Сложила руки подзорной трубой и навела её на жёлтый кругляш луны. Красиво... Беззвучно расхохотавшись, я раскинула руки и покружилась. Чудная ночь... Чёрт, повело...
Я привалилась к кирпичной стене. Хорошее нынче лето – тёплое! Шорты с майкой натянул и пошёл себе, куда вздумается.
Я сфокусировала взгляд на пластиковых чёрных шлёпанцах с белыми полосками на широкой перемычке. Хорошо...
А ребята сейчас, наверное, вповалку лежат, дрыхнут. Только Он не дрыхнет. Прибирает, скорее всего. Вовремя домой отправил, а то бы не дошла... Но я же папу не предупреждала, что ночую не дома. И на работу завтра... Ну, к вечеру. А что там у нас дома на ужин? Котлетки. Вперёд, к жратве!
Я, качаясь, побрела дальше.
Шлёпанцы хлюпали – я случайно наступила в лужу. В нашем дворе ни души, несколько окон горят мягким жёлтым светом. Вот и наши тоже.
Споткнувшись о поребрик, чуть не растянулась на жёлтых ромашках. Полюбовавшись клумбой, сорвала одну и, задумчиво покручивая её в пальцах, вошла в парадную.
О! Снова исписали! Я уставилась на надпись углём: «Зинка-корзинка порвала лосинки». Обожаю местную молодёжь! То-то мачеха разозлится...
Напевая что-то не очень приличное, я неспешно поднялась на третий и, чуть не поцеловавшись с дверью, вдавила кнопку звонка. Трель, раздавшаяся с той стороны, и мёртвого бы подняла, но у нас и так не спали. А ругались.
Нынешняя фифа носила леопардовые лосины и подобие домашних тапочек на каблуке, поэтому раздражённый цокот ничуть не удивил.
Я опёрлась локтем о косяк.
– Привет косулям! – Почему косулям, я и сама не знала, просто это было прикольно.
Похоже, узрев пьяную меня в грязных шлёпанцах, в потёртой фиолетово-зелёной олимпийке «Adidas» с чужого плеча, помахивавушую вызывающе жёлтой ромашкой, любовница отца лишилась жалких крох самообладания. Она тонко взвизгнула и, сшибая всё на своём пути грудью и ультразвукам, ураганом пронеслась по квартире.
Все свои вещи ураган «Зиночка» смёл в алый чемодан, выкрикивая что-то обидное, но так неразборчиво, что я даже не обиделась.
Тряхнув на прощание рыжей львиной гривой она уцокала в ночь, громго хлопнув дверью.
Секуд через тридцать мы с папой снова услышали мат и визг – надпись не осталась незамеченной.
И где он только таких находит?..
– Эй! – резкий окрик вырвал меня из забытья.
Я чуть не вписалась в дверь. В знакомую дверь. Стоп, это мы уже дошли, что ли?
– Ты чего? – Растерянность в ореховых глазах меня позабавила.
Я рывком открыла дверь и вошла. Лучше б эту вперёд пропустила.
– Ма-а-ашенька! – Меня обняли, расцеловали в обе щеки, обдав волной дорогих духов. – Это он! Это же он, да?! – Алёна ткнула пальцем в сгорбленного Ивана, которого за шкирку (больше для проформы) держал Саня.
Блондинчик вскинул на меня глаза, полные ненависти. Я отвернулась.
Мужик в робе не ушёл и теперь стоял рядом с диваном, угрожающе похлопывая ломиком по ладони. Класс.
– Он, – с опаской подтвердила я, – а что? И у нас гость.
– Да то... – начал Саня. – Погоди, гость?..
Рыжий отпустил Ивана и подошёл к нам, отодвинул меня с Алёной и навис над девчонкой.