Все оттенки Петербурга

Глава I. Здравствуй

Все оттенки Петербурга

или история о девушке, которой очень повезло

«Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты…»

«Черный человек», С.А. Есенин, 1926.

Санкт-Петербург, 2014.

Глава I. Здравствуй

Пе-тер-бург.

Санкт-Пе-тер-бург.

Одно слово, а какой калейдоскоп пейзажей, запахов, цветов и звуков! Закрываешь глаза, и вот мелькают в воспоминаниях лучшие уголки города. Незыблемой красоты возносимая в строках романов и стихотворений знаменитая Петроградская сторона! В самом деле, не сыскать вам в мире восхитительнее улицы Каменноостровской! Башни, шпили, арки, балконы, эркеры, щипцы и шатры! Ах, северный модерн, увиденный воочию, ты западаешь в душу навсегда! До чего же волшебно, гуляя по украшенным тобою улицам, заприметить вдруг в декоре птицу или зверя, может, настоящего, а может, и гаргулью или дракона. А особенно мягким сердце делают исполненные в камне цветы и листья. Тюльпаны, подсолнухи, чертополох, совы, львы, медведи, кошки, рыси, зайцы, пауки, ангелы, химеры! Северный модерн — это про сентиментальность, это про слияние живого и каменного, это влюбиться раз и навеки.

А как пленителен полный мистики и грустного романтизма, рыцарского романтизма, единственный в Петербурге замок — Инженерный, он же резиденция Павла I. Снаружи замок очень по-мужски строг в своем изыске, а внутри стены и потолки его пышно изобилуют лепниной. Фасады с каждой стороны исполнены в разных архитектурных стилях, а о трагичности судьбы владельца, проектировавшего обитель двенадцать лет и прожившего в нем всего сорок дней, и говорить не стоит, вы и так все это знаете. Если доведется вам оказаться у Инженерного замка, то поднявшись к нему с Южной, с парадной стороны, и остановившись против ворот, вы особенно сможете ощутить на тот самом месте столкновение жестокости с утонченностью, мечты и с реальностью, изысканности с оружием.

В мире нет ничего более красивого, чем Царские врата иконостаса храма Спаса-на-Крови. Их великолепие есть то, пред чем до слез может содрогнуться человеческая душа. Каждый из шести образов окружен отлитыми из серебра цветами, разноцветное полотно которых походит на витраж, окованный белыми резными мраморными узорами. Исполнение врат без преувеличения есть вершина русского архитектурного стиля. Да, их неповторимая изумительность видна даже на фото, но коли уж вам посчастливилось оказаться внутри стен храма, вы будете истово воодушевлены сюжетами, коими исписаны своды. Нельзя не заметить, что все до единого штрихи мастеров были исполнены с любовью, веками одухотворяющей воззревших.

В этот ранний, но вполне себе оживленный час, Мира вела экскурсию двум своим слушательницам, самозабвенно повествуя, она, кажется, не могла нарадоваться этой их сложившейся поездке в Петербург.

Вот утопает пред ними в сирени в конце мая Казанская площадь, величественно огибаемая нерушимой колоннадой собора, в чьей громадной тени душа, благоговея, трепещет; стоит им обернуться, как вот он, так хорошо видимый издали стеклянный купол дома компании «Зингер», увенчанный глобусом, а на уровне шестого этажа — мужественными валькириями; совсем рядом, если немного пройти, встретят дамы четверку грифонов, что, навострив золотые крылья, крепко держат в клыкастых пастях стропы Банковского моста.

Мира, воистину околдованная Петербургом, грезившая о нем каждую минуту разлуки, водила двух дражайших подруг по самому центру города. Это был их первый день по приезде, потому чувства, теплящиеся в груди нашей молодой героини, так сумбурно и лихо рвались наружу. Не знала она еще ни предательства, ни скорби, ни желчи, ни лести, ни подлости, а потому юное сердце ее, не страдавшее еще от ожогов, так смело горело. Горело любовью. К городу, ко всем его улицам и переулкам, храмам и соборам, рекам и каналам, паркам и скверам, музеям и театрам, выставкам и галереям. И наиболее жарким пламенем разгоралось ее обожание к каменным лицам. К атлантам, кариатидам и канефорам — мужчинам и женщинам, что согласно мифам, держали издревле свод неба, а ныне, в архитектурном искусстве — перекрытия или карнизы зданий. К медальонам и маскаронам — ликам людей или животных, что кажутся особенно очаровательными на фасадах неприметных на первый взгляд особняков. К скульптурному искусству сразу всех жанров, будь то мифический, несущий в себе воплощение сюжетов древнегреческих преданий; аллегорический с полновесностью смыслов каждого элемента композиции, исполненный, зачастую, в лучших традициях Эпохи Возрождения; портретный, являющим собой, как и сотворение бюстов, так полноразмерных скульптур реальных личностей — правителей, полководцев, писателей. Мира поднимала взор к каменным глазам и умела до того многозначительно замолкнуть, что со стороны в самом деле казалось — ей есть что созерцать в застывших лицах.

Она была опытным туристом и знала, как грамотнее всего проложить маршрут и в какой день каникул что лучше посмотреть так, чтобы дражайшие подруги не устали, не перенасытились, а узрели всю красоту именно так, как нужно. Сейчас, прибыв в Санкт-Петербург в конце мая на семь дней, Мира была бойкой и живой, как никогда. Сам город она в шутку называла «вином», старым, благородным, элегантно пьянящим, с особенным несравненным послевкусием, нигде подобия которому в мире нет.

И вот ранним утром, отдав честь центру Петербурга, они двинулись в наиболее любимое и важное место для нашей героини — к Исаакиевской площади, утопающей в зелени, как и ранней весной, так и поздней осенью. Мира, по открытой чувственности своей, считала Исаакиевский сквер у величественнейшего из соборов самым дивным местом всего Петербурга. Однако, все же никогда не забывала, что с видом именно на эту площадь, на этот зеленый цветущий остров, коим она так чудно раскинулась, самый дорогой сердцу поэт, Сергей Александрович, оборвал жизнь повешением. Говорят, Есенина одолела «черная меланхолия», опаснейшая из хворей, незаметная, невидимая, по тем временам недиагностируемая. Протекающая с такими симптомами, кои больной не выговорит, кои просто не лезут из горла объяснениями. «Черная меланхолия», возникнув в сердце, поднимается к трахее и завладевает душой, а после вползает метастазами и в разум. И больному более не вдохнуть и не выдохнуть легко и свободно, покуда весь он сжат недугом, кой так верно и цепко иссушивает изнутри. Спасение от хвори некоторые отыскивали только в убийстве себя.