Все потоки

Все потоки

Жизнь изменилась, когда приплыл чужак.

Его лодка, – огромная, с высокими бортами, – обогнула мыс, устремилась к морской стоянке. Ветер едва дышал, не мог раздуть паруса. И гребцов не было, и все же лодка шла, приближалась, лениво кренилась с боку на бок. Должно быть, ее влекли глубинные духи, – течение стало иным. Водоросли колыхались, дрожал солнечный узор на воде, а бирюзовая гладь преломлялась, наливалась синевой до самого горизонта.

Стоянка качнулась на волнах, дома-лодки зашатались, заскрипели канаты, протянутые от жилища к жилищу. А потом все стихло – будто примерещилось. Чужой корабль застыл, а от него отделилась лодка, обычная, не больше рыбачьей плоскодонке. Солнечные брызги разлетались под ударами весел, окатывали гребца, и даже издалека можно было различить между скамьями набитые мешки с поклажей.

– Дух моря вернулся, – так старая Аме сказала Назке.

Тогда все и началось.

Нет. Раньше.

Все началось накануне, когда Назка потерял свирель.

В тот день он со старшими братьями ушел в открытое море. Уплыли так далеко, что берега скрылись из виду, а солнце успело подняться высоко, стало жалящим, жарким. Прозрачная вода переливалась зеленью в глубине, и было видно, как там ходят косяки юрких теней. Хотелось нырнуть, выследить большую добычу, подкрасться с гарпуном. Но Назка знал – не получится. Даже самые сильные и отважные не добирались тут до дна. Слишком глубоко.

Ракушки-грузила утянули сеть вниз, но и с сетью сперва не было удачи. Закидывали снова и снова, растягивали между лодками. Не зря. Сперва одна лодка заполнилась рыбой, а потом и вторая. Вернулись радостные, с песней подплыли к стоянке, а уже перед сном Назка понял, что свирель пропала. Лишь перетершийся шнурок свисал с пояса.

«Не найдешь тут, – сказал старший брат, когда Назка принялся искать, заглядывать под мотки веревок. – В открытом море потерял, я еще там увидел, что пропала твоя дудка».

Увидел и не сказал! Назка не смог сдержаться, потерял голову от гнева, кинулся на брата, их едва разняли. А отец потом еще добавил от себя, а после стыдил. Говорил, что думать нужно о роде, о хорошем улове для семьи, а если уж так дорожил свирелью, то незачем было таскать ее с собой.

Назка выслушал его молча, кивнул, соглашаясь. А после лежал без сна, утирал кровоточащую губу и ругал себя, не мог успокоиться.

Свирель ему подарила бабка, старая Аме. Назка и не знал, что она прячет на дне корзины такое сокровище: медную флейту, покрытую узорами и знаками. Семь отверстий и свисток – совсем как у обычных тростниковых дудок. Но звук, какой у нее был звук! Назка начал играть и замер в изумлении. Звенящий, чистый клич, – никогда он прежде такого не слышал.

Он не мог расстаться с этой свирелью.

Сколько раз ему говорили: что за глупость, зачем ныряешь с лишним грузом, мешает тебе. Оставляй на стоянке, играй под крышей большой лодки. Все твердили об этом. Кроме старой Аме.

Должно быть, она понимала, что свирель никогда не молчит, воздух поет в ней, и море тоже поет. Назка хотел услышать этот напев бездны. А теперь потерял и никогда не услышит.

Наутро он сказался больным, и отец с братьями без него отправились на берег продавать рыбу. Назка думал о том, чтобы ускользнуть со стоянки, отправиться в открытое море, попытаться нырнуть на недостижимую глубину. Никому не удавалось, но никто и не терял там свирель. Но он даже не лучший ныряльщик в семье, на что ему надеяться?

Так он сидел под навесом на корме дома-лодки, слушал плеск волн, смотрел вдаль, мучился и не мог решиться. А потом увидел, как из-за мыса выплывает корабль, – крутобортый, с белыми парусами.

Чужак поднялся во весь рост. Бросил весла, но лодка не замедлила ход, все также приближалась к стоянке. Солнце било в глаза, и Назка сперва не смог разглядеть лица гостя, заметил лишь алый узор на одежде и золотой блеск украшений. Что ему нужно, зачем такому богачу морские бродяги? Разве что попал сюда случайно, из любопытства решил подплыть поближе, и теперь с усмешкой разглядывает тесные дома-лодки и потрепанную одежду, сохнущую на крышах.

– Я Сарвеш! – крикнул чужак и вскинул руку в приветствии. – Друг Тирты! Пришел навестить его!

– Тирта давно умер! – ответила старая Аме. Ее голос, всегда рассудительный и спокойный, теперь громким окликом взлетел над водой. – Не дождался тебя! Но будь нашим гостем!

Лодка подплыла, ткнулась носом в борт дома. Назка поймал канат, принялся вязать причальный узел и искоса смотрел, как гость – Сарвеш – выгружает подарки. Тугие мешки, должно быть, с рисом, свертки яркой ткани, рыболовные крючки и лезвия для гарпунов.

Щедрый богач, подумал Назка.

Еще вчера он бы обрадовался, что сумел первым встретить такого гостя, раньше отца и братьев, но сейчас на сердце было пусто.

Бабка начала благодарить, но гость перебил ее, воскликнул:

– Ты ведь Аме? Не может быть, как быстро пролетело время, помню тебя совсем девчонкой!

Назка затянул узел и выпрямился.

Гость не мог помнить старую Аме девчонкой – ведь сам был лишь немногим старше Назки. Высок ростом, лицо загорелое до черноты, чужеземное, с резкими чертами, но кожа гладкая – ни морщины, ни оспины, ни шрама. И взгляд черный, цепкий и ясный, без мутной пелены.

– Думала, не узнаешь, – сказала старая Аме. – Думала, забыл нас, и меня, и Тирту.

– Не забывал. – Гость качнул головой и прижал руку к сердцу. Назка молчал, смотрел, ничего не понимая. – Если бы смог, приплыл бы раньше. Ты ведь помнишь наш уговор? Так скажи, были у вас с Тиртой дети? Сыновья?

– Мой сын на берегу, продает улов, – ответила Аме. Ее голос стал надтреснутым, горьким, будто она вынырнула с глубины, и говорить ей пока было трудно. – Но, может, и он для тебя уже старый, слишком долго ты плыл.