Всегда быть рядом

Всегда быть рядом

Баба Яга

Ой, непростой ко мне чужак забрёл. Будто из ниоткуда появился: ни дверь не скрипнула, ни ворон не каркнул. Даже кот под лавку забился. Ой, странный да непростой!  Даже «Фу-фу-фу, человечьим духом пахнет!» забыла сказать. Вроде и живой, а Навью меченый, так, как с людьми обычно не бывает. Как я. Баба Яга, костяная нога! Одной ногой здесь, другой – по ту сторону. Привратница. Кто ж ты, гость мой нежданный? Гляди-ка, и не боится совсем. Стоит, только глаза ровно уголья горят. И волос тёмный будто пеплом посыпало. Высокий. Пожалуй, красивый даже. Только больно уж чужой. И говорит не по-нашему. Слова, вроде, те, а произносит по-другому. И понятно, кажется, а чужим чем-то веет. Как от Кащея Чернобоговича, дяди моего.

– Заходи, добрый молодец, коли пришёл. Почто забрёл-то к старушке? Дела пытаешь али от дела лытаешь?

– К старушке? – переспросил и взор в меня вперил, будто насквозь проткнуть решил. Посмотрел так-то, усмехнулся. Красивая улыбка, тёплая. Ямочки на щеках.

Полюбовался на красу мою ненаглядную, да и говорит:

– Бегает у тебя, кхм, бабушка, Серый Волк. Отпусти ты его.

– А тебе что за беда? – спросила я подозрительно. – Кто он тебе?

– Выручил он меня. Хочу добром отплатить.

– Коли так, заступай на его место. Полтора года отслужишь мне – и сочтёмся.

– Месяц, – спокойно так сказал, уверенно.

– Ишь ты! Быстрый какой!

– Он всего лишь мальчишка, – голову набок наклонил и глазами сверкнул, – хоть и оборотень. А я архимаг.

Я только хмыкнула.

– Ладно, соколик, утро вечера мудренее. Иди пока, в баньке попарься. Устал, поди, с дороги?

Больно тёмным незнакомец мне показался.  Выведать что-то хочет. Или задумал каверзу какую. От людей всего ждать можно. Особенно от колдуна. К бабке не ходи – очередной охотник за молодильными яблоками али ещё за какой надобностью.

Опасный он. Ни один человек ещё из баньки моей живым не выходил. А этому хоть бы хны.

– Заклинание, – говорит, – бабушка, у тебя разладилось. Нагревало сильно слишком. Я подправил.

И глядит эдак с хитрецой, разве вот не подмигивает.

Наутро гусей отправила пасти. Только калитку открыл – разлетелись они, не собрать.  Поглядим, чужак, сможешь ли ты с моими птичками справиться.

А он ничего. И ухом не повёл. По лесу бродить пошёл. И Серый Волк ужом вокруг вьётся: только что руки не лижет. Стало быть, и правда, знакомы. Вот только… выглядит так, будто чародей волка не от службы моей избавил, а от смерти лютой. Не иначе, оборотень его к моей избушке вывел, морда серая. А то разве бы чужак нашёл? Пусть и колдун, а Тёмный Лес место заповедное.

Вечереть уж стало. Сел чародей на склоне холма, дудочку из-за пазухи достал серебристую. Или не дудочку совсем.

Я гусей и считать не стала. И без того видно: все тут. Местные все, да ещё лесных и перелётных – чуть ли не втрое. Как только птички мои их рядом терпят?

– Ты что с ними сделал, ирод? – Глаза у гусей мутные, словно в полудрёме бредут.

– Великая сила искусства, – сухо заявил колдун. И спать пошёл.

– Завтра лошадей пасти пойдёшь! – вслед ему крикнула. Не остановился даже. Равнодушно плечами пожал.

День ото дня уроки, которые я чародею задавала, всё сложнее становились. То с жар-птицей на руке вернётся…

– Неужто и клетки не тронул? – усмехнулась я. Предупреждала его, конечно, да обычно без толку.

– Фениксов, в том числе и маленьких, нельзя держать в клетке, – сказал и головку птице погладил. – Даже в золотой. Особенно в золотой.

– Разбираешься.

– Я со своим Фениксом двадцать лет прожил, – тоскливо произнёс, безнадёжно почти. – Всегда возвращалась. Прежде…

Забрала я жар-птицу из рук чародея, путы разорвала,  да руку вверх вскинула:

– Лети!

А в другой раз колдун на белом жеребце прискакал.

– Как ты с ним сладил-то, без узды? – проворчала я, крутую шею поглаживая.

Чужак, и на этот раз без шума из дворца исчезнувший, ибо богатая сбруя так и осталась висеть у входа в конюшню, соскочил с коня и тоже гриву погладил.

– Всегда можно договориться. Особенно если упомянуть целый табун скучающих кобылиц.

– Догадался, – хмыкнула я. А впрочем, чего удивляться? Сам же лошадок пас.

– Тоже мне ребус, – дёрнул плечом колдун. И вдаль куда-то посмотрел.

***

Серый Волк меня не заметил, пока тень моя на него не упала. Вскочил тут же, глазёнки забегали.

– Тише ты, – я присела рядом. Место оборотень хорошее выбрал. Чужак довольно далеко сидит, вполоборота. Нас листва скрывает. Но слушать не мешает.

Он играл. На своей дудочке странной. И, верно, колдовал – было волшебно. Мелодия плывёт, вокруг меня льнёт да в полон берёт. Нежная, трепетная, печальная… То дразнит, то колыбельную поёт. Вот только почему комок к горлу подступает, а на глаза слёзы наворачиваются? В груди дыхание замирает, а сердце будто рука чья-то сжимает. Может, та, что сейчас невиданный инструмент ласкает. И больно, и сладко. О боги, какие же у него красивые руки, у этого чужака…

– По миледи тоскует, – сказал вдруг оборотень. Опустил морду на сложенные лапы да шумно вздохнул. Видать, и на него колдовство действует. – Бывало, поругаются они,  леди дверью хлопнет, в своей комнате запрётся. А он у неё под окнами пристроится и играет… вот как сейчас. И четверти часа не пройдёт – она уже рядом сидит. Флейту заберёт, а милорд жену за плечи обнимет да в траву уложит…