Встреча

I

Давно замечено умными людьми, что настоящее разочарование постигает человека дважды: когда он долго не может добиться того, чего страстно желает, и когда, наконец, добивается того, чего страстно желал.
Вместо спокойной работы над диссертацией аспиранту Андрею приходилось тратить время на утомительную суету. Не затем, чтобы преуспеть, а чтобы для начала выжить в одном из самых дорогих городов мира.
Поначалу его грело чувство принадлежности к элитному вузу, были в новинку впечатления от обустройства в комнате-«двушке» приличного общежития, радовали новые знакомства, возвращение домой вечерними иллюминированными проспектами. Но уже через два месяца единственным отчётливым желанием молодого человека по утрам стало укрыться одеялом с головой и поспать, чтобы никто не входил в комнату и не тревожил ещё хотя бы час-другой.
В одном из внешне солидных издательств на Новом Арбате, где он благодушно согласился отработать «испытательный срок», не оформив сразу трудовой договор, ему через полтора месяца указали на дверь, ничего не заплатив. Впоследствии он сам поражался своей наивности, которую можно было объяснить только эйфорией первых недель пребывания в столице. Пришлось срочно устраиваться дежурным администратором в гостиницу своего же универа, что давало маленький, но стабильный заработок, ибо первоначальные деньги были давно истрачены, и каждому соседу в своём блоке он был уже немного должен.
Появились и частные ученики по «наводке» приятеля с другого факультета – молодого, но более практичного. Вместе с тем необходимости собирать материал к будущей диссертации и вести обязательные занятия со студентами никто не отменял. Приходилось раз в неделю ездить в Химки в диссертационный зал «Ленинки» и тратить с трудом зарабатываемые сотни на ксерокопии чужих мыслей из чужих работ, казавшихся в важной тишине нужными и значительными, чтобы потом, внимательно вчитавшись в них дома, понять, что всё это фигня и «вода», авторы безбожно передирают друг у друга и из устаревших источников, и использовать этот материал можно не более, чем на несколько процентов.
В сентябре-октябре Андрей съездил два раза на «малую родину», потом дни понеслись рысью, слились в одну летящую вперёд массу, не давая возможности вздохнуть и распрямиться. Через полгода, словно очнувшись, он ощутил на улице, что пришла весна, и понял, что время нигде не летит так стремительно, как в Москве.
Самым трудным периодом для него стала вторая половина лета. В июне закончились платные занятия со школьниками, которым он помогал готовиться к экзаменам, потом гостевые этажи закрыли на летний ремонт, и для теоретика новейшей истории наступил период жёсткого безденежья.
В детстве, когда он, бывало, воротил нос от супа и котлет, ему приходилось слушать рассказы бабушки о голоде во время войны. Тогда они звучали для него как далёкая притча. Теперь он на собственной шкуре испытал – не голод, конечно, просто недоедание. И пришёл в ужас от того, насколько хрупкими оказались его принципы и гордость перед этим старым как мир, самым заурядным бичом человека.
Чтобы не пересказывать все его мытарства, упомянем только: в августе он дошёл до того, что рано утром, пока немногочисленный не разъехавшийся на каникулы народ в общаге спал, он тихо вставал, надевал самую незаметную и старую одежду и с хозяйственной сумкой последовательно и внимательно обходил лестничные пролёты всех шестнадцати этажей своего корпуса в поисках оставленных пивных бутылок. Собранную противную добычу, вытряхнув из неё последние капли, он, преодолевая брезгливость, ополаскивал из-под крана, не высушив, как следует, нёс в ближайший пункт приёма стеклотары, выстаивал очередь с какими-то алкашами, получал в окошечке на руки несколько десятков рублей и покупал на них полкило самых дешёвых пельменей, полторашку лимонада и, если хватало, банку килек в томате. Через час он уже «пировал» в своей комнате с блаженством, не снившимся никакому Лукуллу. Бывало, что, задумавшись, он неосознанно начинал грызть сырые пельмени до закипания воды в кастрюльке. Это были недели, когда он, молодой парень выше среднего роста, похудел до шестидесяти килограммов.
Но прозябание не бывает вечным для терпеливого и деятельного. В следующие несколько лет жизнь у Андрея, что называется, немного наладилась. Он работал и подрабатывал, опубликовал несколько статей в научных журналах, выступал на конференциях, написал в целом диссертацию и уже выходил на защиту. Пришлось, однако, перенести это событие на год с небольшим после формального окончания аспирантуры – за три года не успел, работа «дозрела» на четвёртом.
Окреп он и внешне, не пренебрегая регулярными занятиями на свежем воздухе в спорткомплексе, расположенном сразу за его общежитием в лесопарке – бегал по усыпанным хвоей дорожкам, отжимался от брусьев, подтягивался на турнике. Вернул нормальную форму, но продолжал оставаться на первый взгляд несколько субтильным. Чтобы не приобрести преждевременно образ «ботаника», упрямо долго не надевал очки, несмотря на начавшее ухудшаться зрение.
Бытовая и учебная круговерть в сочетании с невысокими заработками не оставляли ему времени для полноценной личной жизни – с неторопливым ухаживанием, постепенным развитием отношений. Но эпизодическими короткими встречами с девушками, не исключающими неожиданную, ни к чему не обязывающую близость, основанную на взаимном молодом голоде, он не был обделён.
Казалось бы, четырёхлетняя суета и новые впечатления должны были стереть из его памяти образ Гали. Но к своему удивлению в начале пятого года пребывания в столице, в сентябре, он поймал себя на том, что не может забыть лицо и объятия своей бывшей подруги – крутой «заводной» девчонки – невысокой, фигуристой, женственной, с не самым красивым, но живым и умным лицом, внимательным взглядом выразительных карих глаз. Была она импульсивной и своенравной, жадной до жизни и удовольствий, но конкретной и собранной в достижении задуманного.
Их бурный скоротечный роман был основан на той необъяснимой «химии», которая сталкивает в юности людей, не объединённых изначально ни общими интересами и целями, ни кругом общения, ни уровнем достатка и сходным статусом. Единственная дочь представителей элиты соседнего районного городка, выбившихся в «шишки» в девяностые, отличница и гордость наупинского филиала академии правосудия, которой прочили блестящую карьеру и отправляли в зарубежные стажировки – и недавно потерявший отца, считающий каждую десятку, пробавляющийся временными «халтурками», не торопящийся устраиваться на постоянную работу мечтатель-книгочей, заканчивавший с горем пополам свой педагогический и живущий «как птица небесная», не заглядывая в будущее далее, чем на полгода.
И всё же, несколько недель того лета, которое Андрей потом вспоминал как самое счастливое в своей жизни, и в те несколько серий эпизодических встреч, которые случились потом, им принадлежал весь мир. По Тарковскому, «расступались города, сама ложилась мята им под ноги, и птицам с ними было по дороге, и рыбы подымались по реке, и небо развернулось пред глазами».
Прежде чем рвануть в родной город, он позвонил их общей знакомой, преподавателю Есауловой, которая когда-то пыталась играть роль покровительницы их нестойкого союза. Татьяна Сергеевна, эмансипированная, модная женщина средних лет, сразу узнала его голос. После нескольких дежурных вопросов и обязательной демонстрации интереса к делам собеседницы он напрямую спросил об Истоминой.
– Галя? Нет, Галя не замужем. Ты приезжай, если хочешь, повидайся с ней… Да не замужем ещё, я же говорю. Вся в работе, высокую должность занимает… Я её иногда вижу, она у нас в академии по совместительству на четверть ставки работает, – тут в голосе Есауловой появилась неизбежная для женщины при разговоре о другой, более молодой женщине, ирония, – она с та-а-акими формами ходит, у неё та-а-акая грудь… Ну ладно, рада была слышать, Андрюшечка».
Аспирант повесил трубку телефона-автомата (в середине нулевых ещё звонили из автоматов на первом этаже учреждений) и почувствовал, как что-то отпустило внутри. Галя свободна, и это главное. Остальное неважно. Стала начальницей? Ха, это Галка-то с её несдержанностью и замашками? С формами? Ну, звезда академии всегда была такой – есть, на что посмотреть, за что подержаться.
В Наупинске во время учёбы она жила у бабушки с дедушкой, которые в советских традициях больше всего заботились о том, как бы получше накормить «ребёнка». Когда Андрей изредка заходил к ним домой и бывал даже приглашаем к столу, дед – глуховатый, с неверными движениями, но ещё бодрящийся старик с палкой – положив полсковороды жареной картошки внучке на тарелку и разделив остальную часть между собой и гостем, ставил перед студентом полбаночки рыбных консервов, а любимой внучке водружал поверх картофеля три горячие котлетки. Галя смеялась, делила свою порцию, перекладывая немалую часть стеснительному другу. Через несколько часов её ждала горка домашних вареников с густой сметаной или половина тушёной курицы с рисом и подливой.
Четыре года назад, в июне, им обоим неожиданно стало не до встреч, полузапретных укромных радостей и прогулок: он поступал в аспирантуру и устраивался в московской общаге, она усиленно готовилась к выпускным и ежевечерне сидела над дипломным проектом. Прихлёбывала свежезаваренный чай, не считая, отламывала от шоколадных плиток и разнообразного печенья, ощипывала одну за другой спелые виноградные грозди. Блестяще защитившись, получив свой красный диплом и попав на доску почёта, откружившись в танцах на выпускном в модном платье «от кутюр», она в качестве награды полетела с подругой отдыхать на Кипр в отель с All Inclusiv’ом. В следующем месяце – посвежевшая, загорелая, прыгающая, чтобы натянуть неожиданно потесневшие светлые брюки, она провела ещё несколько недель у хлебосольных родственников в Краснодарском Крае.
К своему недолгому приезду к Андрею в конце августа она заметно поправилась. Жарким московским днём шла она навстречу ему в открывающем милые руки, плечи и ноги коротком сарафане - широкобёдрая, с великолепно развитой грудью. Ночью немного удивила не только новыми впечатлениями от своего выпукло-созревшего тела.
Была она теперь не то что зажата – напротив, раскована как никогда – но словно отсутствовала, находясь мыслью где-то ещё в самый неподходящий момент. Было ли это обдумыванием стратегии начала работы в серьёзной организации, куда она собиралась осенью? Или, как подозревал аспирант, летний отдых обогатил его пассию впечатлениями не только пейзажного, но и намного более личного характера, и он был теперь у неё не один? – чужая душа потёмки.
Перед работой она по своему обыкновению взялась за себя, и когда он в последний раз навестил её в сентябре, её комната была завалена женскими журналами, открытыми на развороте c описанием комплекса упражнений в домашних условиях. В коридоре стояла изящная дамская «Ласточка» – двухколёсный друг сторонниц здорового образа жизни – благо, погода держалась хорошая для длительных велопрогулок.
Обнимая на автостанции перед отъездом свою двадцатидвухлетнюю цветущую пассию, он подумал мельком, какая всё-таки Галка ладная и притягательная. И при этом молодец, что берётся немного похудеть. И ему тоже надо, наконец, всерьёз заняться силовыми упражнениями, если он намерен обеспечивать своей подруге личный комфорт, да и сам его испытывать.
Нашли, чем удивить, Татьяна Сергеевна. Кто, как не он, знал "ландшафт" Истоминой во всех подробностях?
Ничего не понятно. Ладно – на месте разберёмся. Только была бы свободна! Как я мог так надолго пропасть! С ума сошёл, что ли? Закружило, завертело в суете…
С тем и выехал.
В ближайшую пятницу Андрей приехал в Наупинск. Здесь надо сказать, что с Галей они не поддерживали переписку. То было время, когда бумажная почта почти уже «умерла», а электронная ещё не была доступна большинству. Не всякий обитатель общежития мог позволить себе подключение к интернету из своей комнаты, да и подержанный компьютер у Андрея появился недавно – для написания текста диссертации, а не для забав. В начале недели вечером он зашёл в интернет-кафе, нашёл через поисковики страницу Истоминой в «Моём мире» (в фотоальбоме среди множества пейзажей были только два фото её лица) и с удивлением отмечая растущее внутреннее волнение, отправил ей пару строчек с предложением увидеться в субботу. Побродив по похолодавшим улицам, убив два часа, он вернулся, взял ещё пятнадцать минут, не особо надеясь на скорую реакцию, но увидел ответное сообщение, открыл, прочитал тоже короткое, удивлённо-сдержанное, но, вроде бы, доброжелательное согласие.