Вторая ступень

Глава 20. Вокруг переселенцев

21 декабря 2068

Феликс Николаевич осторожно постучал в дверь Майи. Но в комнате царила тишина безмятежного утра. Он постучал повторно и осторожно спросил:
— Майя, ты проснулась?
— Да. Я сейчас.
Зарубский спустился по лестнице. И слушая смоделированный скрип псевдодеревянных ступеней, поймал себя на мысли, что голос девушки несколько изменился. Размышляя над этим странным фактом, он стал разогревать вторую половину завтрака. Первую умяли уехавшие час назад Олег и Леонид. Вспомнив их аппетит, Феликс Николаевич усмехнулся. Биокопии тел хоть и были спроектированы на потребление оптимального количества пищи, но пацаны по привычке всё сметали со стола. Вот и сегодня Зарубский еле успел отобрать порцию Майи. Прокручивая в памяти завтрак, старик невольно заулыбался. Именно эту дурацкую улыбку и обнаружила на лице смотрящего в пространство старика Майя. Её же лицо выражало совершенно непривычную смесь огорчения и апатии. Она плюхнулась на стул и без всякого энтузиазма посмотрела на благоухающее рагу. Старик не стал докучать расспросами, и завтрак прошёл в тишине. 

Погрузившись в пси-сеть, Феликс Николаевич предложил Майе просмотреть небольшой образовательный ролик. Но девушка напряжённо молчала и старательно избегала встречаться со стариком глазами. Зарубского это встревожило, но взяв себя в руки, он осторожно спросил:
— Майя, что-то случилось?
Девушка резко обернулась, её глаза какие-то доли секунды ощупали лицо старика.
— Я хочу найти Таню! — сказано это было невероятно резким не терпящим возражений тоном.
— Таню? — Феликс Николаевич опешил, — Какую Таню?
И вновь девушка бросила взгляд, от которого старику стало не по себе. От сверлящего взгляда побежали мурашки. Зарубский отчаянно захотел спрятаться куда угодно. Но Майя опустила глаза и тихо проговорила:
— Я же вам рассказывала. Я жила у Тани. Ведь прошло не так много времени. Она, конечно, сейчас старенькая… Но я очень хочу её увидеть, — последние слова девушка произнесла еле слышным шёпотом.

***

В полдень Цапин переступил порог кабинета Канева. Благоговея перед безграничной властью шефа, директор НИИ одновременно испытал острый приступ непонимания аскетичности Аркадия Эдуардовича. Один из властелинов этого мира сидит за обыкновенным столом, пусть и вырезанным из красного дерева. Простецкое кресло, хоть и с полным набором конформных функций, но доступное даже бизнесмену средней руки. Строгая мебель, лишённая всякой вычурности. Пожалуй, единственным предметом, достойным Канева, была настольная платиновая фигурка самурая. Цапин прекрасно знал, что изготовлена она была выдающимся скульптором современности. И будь она хоть деревянной, стоила бы не намного меньше.

Аркадий Эдуардович пребывая в благостном расположении духа, возжелал лицезреть директора НИИ. Одной из предпосылок хорошего настроения были успехи в работе с переселенцами. И хоть скорость считывания была далека от ожидаемой в начале, но непрерывность наполнения матриц внушала оптимизм. Не вникая в детали происходящего в НИИ, Канев тем не менее четко понимал, что Цапина надо подбодрить. Дабы работа ни на йоту не снизила темпы.
— Здравствуй, Денис! Присаживайся, — Канев вальяжным жестом указал на ближайшее кресло.
Цапин не без удовольствия отметил хорошее настроение босса и решил ему подыграть. Не менее вальяжным неторопливым движением он разместился в огромном кресле и закинул ногу за ногу. 
Канев оценил шутку, рассмеялся и спросил:
— Про успехи в НИИ я наслышан. Ну, а как дела вне института?
Цапин улыбнулся ещё шире, почти физически ощущая приближение собственной персоны к сонму власть придержащих. Но тут же страхом сразила здравая мысль — о чём он может на равных говорить с главой мировой элиты? Чем, даже гипотетически, может заинтересовать столь высокую персону жизнь директора НИИ? И тут уже совершенно не играет никакой роли, что это один из мировых центров науки.
Но Цапин не зря славился умением делать хорошую мину при плохой игре. Он ещё сильнее развалился в кресле, широко улыбнулся и поведал:
— Аркадий Эдуардович, мы ж не только в науке на переднем крае. Не чураемся и от новшеств в быту. Могу со всей ответственностью заявить, что аукционы по приобретению социальных прав сторонних субъектов — не просто великолепная идея для решения целого ряда экономических проблем, а поистине кладезь новых эмоций и впечатлений. А в наше, оккупированное виртуальностью, время это дорогого стоит.
Всегда хорошо владевший собой Канев в этот раз не удержался и бросил на собеседника удивлённый взгляд.
Но Цапин уже был “на своей волне” и не заметил реакции босса.
— Просто непостижимо! Мы довели передачу ощущений до предела допустимого нервной системой. Реальность пси-сети обывателю куда ближе реальной действительности. И это факт! Неоспоримый и миллионы раз проверенный факт. Но сколько ощущений несёт возвращение доброго старого рабства. Это сказочная феерия чувств! Я понимаю, что в пси-сети работы ещё непочатый край. Исследования должны идти глубже. Мы всего лишь в начале понимания природы человеческих чувств. Ещё недавно мне казалось, что мы обрели новую вселенную. Но как же я ошибался. И мне не стыдно в этом признаться!
Канев с нескрываемым интересом смотрел на директора НИИ.
— Ну, что ты! Всем нам свойственны недостатки, — в голосе Канева звучал плохо скрытый сарказм, — Главное — их во время заметить, проанализировать и исправить. Прикупил кого-то интересного в последнее время?
— Увы! — Цапин столь искренне огорчился, что брови Аркадия Эдуардовича от изумления поползли вверх. А директор НИИ продолжил трагическое повествование: — В октябре была такая покупка! Не удача — мечта! Невинный шестнадцатилетний цветок…
Цапин, зажмурившись, откинулся в кресле. Тонкие пальцы запорхали в воздухе, наигрывая симфонию души. Ноздри жадно втягивали воздух, будто ловили ведомые лишь Цапину ароматы. Из горла неожиданно вырвался стон:
— О! Она была столь прекрасна, чарующа и свежа! Так незабываема… Я никогда ещё не ощущал столь нежной кожи. Куда там младенцам! Она была нежнее во сто крат любого розового толстопуза! А губы! И представить невозможно, сколь трогательно она кричала. Я плакал…
И Канев не без удивления заметил, как по щеке Цапина побежала слеза. Но не желая прерывать поток экспрессивных откровений, промолчал. Очнувшись от грёз, Цапин элегантным жестом промокнул влажные глаза, вздохнул и извинился, что прилюдно расчувствовался.
— И насколько её хватило?
Деловая холодность в столь тонкой сфере покоробила Цапина, но пришлось стерпеть и ответить:
— Две недели. Две недели, и увял мой нежный цветок.
— Недолго ты с ней чикался. Куда потом? Бульдожкам своим скормил?
Дениса Евгеньевича аж передёрнуло. Он вскочил, намереваясь что-то сделать с обидчиком. Но насмешливый взгляд шефа разом опустил на грешную землю. И всё же, найдя в себе силы, директор НИИ ответил:
— Как вы можете так плохо обо мне думать?! Это была любовь всей моей жизни! Как я мог пустить её на корм собакам! — Цапин пытался говорить драматическим шёпотом, но голос сорвался на рыдания, — Я заколол её стилетом. Она лежит в могиле, устланной розами.
— Угу. В твоей усадьбе рядом с канализационным выводом, — Канев отвернулся и зевнул, не желая замечать кусающего губы Цапина, — Ты глазами не сверкай, а лучше послушай. Помнишь, в июне скончался председатель верховного суда? Это по официальной версии от инсульта. А в действительности от болевого шока. Он, видишь ли, тоже был большой поклонник аукционов рабов. И вот ловят однажды лидера одного из хакерских кланов. И по всем раскладам должны пустить в расход. Но лидер оказался бабой. Эх, красивая была чертовка! И вот наш любвеобильный вершитель правосудия извернулся и состряпал для неё пожизненное лишение социальных прав. А после сам же и выкупил. Затейник он был, — Канев отхлебнул коньяка, — Как оказалось подвергал девку нечеловеческим унижениям. Так вот когда он заставил её высосать гной из члена больной собаки, она вырезала ему глаза маникюрными ножницами. И доблестный служитель Фемиды скончался от шока.
Аркадий Эдуардович не без удовольствия глянул на побледневшего Цапина и продолжил:
— Поскольку она была бесправна, то казнь могла быть любой. Родня судьи пожелала по старинной традиции сварить бедняжку живьём в масле. Плазматы в теле сошли с ума, в попытке её спасти. И это только продлило мучения.
— Так она, должно быть, умирала очень долго?
— Да, да. Именно так. Сдохла на исходе вторых суток.
— Э…
— Это я к тому, — перебил Канев, — что судьба зачастую иронична. Иной хочет наслаждения, а получает смерть. Другой желает славы, но позорится на весь мир. Желания никого не интересуют. А вот работа — это то, что мы реально можем предложить за свою шкуру. Так что давай, Денис, работай. А то сам пойдёшь с бирочкой по аукционному подиуму … 

***

Анна Григорьевна пересматривала телеметрию последнего тестирования, и едва заметное беспокойство заставило прогнать свежие слепки пси-матриц через фильтры эмоциональных компонент. Результаты были так себе. Положительной динамики не наблюдалось, но и резкого сваливания в депрессию можно было не бояться. В то же время интуиция подсказывала, что упущен какой-то важный аспект. Бессмертнова ещё раз сверилась с датой исходников, проверила выборку алгоритмов, даже запросила пошаговые результаты. За отслеживанием которых её и застал Попов.
— Хм… Просеиваешь через эмо-фильтры. Зачем?
— Что-то мне не нравится их поведение. Странно получается. Результаты говорят одно, а…
— А сердце подсказывает другое! Ты просто помешана на интуиции, — и Герман Николаевич громко рассмеялся. Но подавив смех, добавил серьёзнее, — Слушай, а чего это ты анализом эмоций занялась? Для этого есть профильный сектор. Там сидят любимчики директора…
— Именно, что любимчики! Они вот и нарисовали эту радугу, — и перед Поповым тут же возник отчет, который с первых строчек напоминал радостный рёв фанфар, — А я перед считыванием общалась с Майей. И у неё было подавленное состояние.
— По поводу?
— Зарубский рассказал, что она хотела разыскать свою подругу. А та, оказалось, уже умерла. Вот девочка и ревела. И почему этого не видно, я ума не приложу.
Попов хмыкнул и предположил, что странности психики этой троицы будут разгадывать многие поколения. Но внезапно вскрикнул и указал на время сеанса. Анна Григорьевна озадаченно смотрела на цифры и ничего не понимала.
— Вот в чем всё дело! — почти кричал Герман Николаевич, — Время считывания! Ты видишь?
— Вижу. И что? Обычная продолжительность стандартного сеанса.
— В том-то и соль, что у Олега сеанс был короче на несколько секунд. Он начал нервничать и захотел переговорить с Ларой. Я испугался и уже хотел соврать, что она занята, но вовремя спохватился.
— Господи! И хорошо, что не соврал. Они же это сразу чувствуют.
— Вот и я про то же. В общем сказал, что я организую их встречу. После засунул его в капсулу. И всё пошло как обычно. Но несколько секунд были потеряны. А здесь в отчете всё в норме. Значит…
— Это поддельный отчет, — пробормотала Бессмертнова.
Попов задумчиво похрустел пальцами и огорчённо бросил:
— Ясно, что Цапин приказал это состряпать для отчёта боссам. Но какой идиот ввёл эти цифры в настройку считывателя? Они не понимают, что если бы это не было сейчас замечено, то загубили бы всю последующую работу?
— Довыслуживались, — вздохнула Анна Григорьевна.
— Значит действуем так. Ты берёшь портативный диагностер и дуешь к Зарубскому.
— Герман, ты что? — Бессмертнова была крайне удивлена, — Что я им считаю? Пару-тройку срезов первого уровня?
— Снимешь основные параметры. Этого хватит, чтобы доказать, что этот отчёт — пустышка. Причём не просто вредная, а ставящая под угрозу всю работу. А я пойду к Цапину.
— Без доказательств?
— Да. Ты права. О, чёрт! Уже поздно! Тогда с утра. А к ребятам я сам сейчас смотаюсь, — и жестом пресекая готовые вырваться возражения, веско заявил: — А ты — домой! Роман поди уж и забыл, как мама выглядит.

22 декабря 2068

Субботнее утро Анна Григорьевна встретила в состоянии полной прострации. И виной тому послужило вовсе не подтверждение фальсификации вчерашнего отчета, и даже не извещение от администрации школы о угрозе отчисления Романа. Потрясла реакция сына. Зная своего дитя как облупленного, она могла ожидать чего угодно: слёз, истерики, даже серьёзного нервного срыва. Но её ждал сюрприз. 

Придя вчера вечером, она с изумлением и страхом смотрела на сына, который совершенно серьёзно рассуждал о вариантах выживания вне общества. Ещё утром Роман был обыкновенным ребёнком, живущим в мире детских проблем и радостей. Вечером же на неё смотрел совершенно взрослый человек, думающий как прожить без денег и избежать репрессий властей. Роман изменился даже внешне. Откуда-то появилась резкость движений, на утратившем мимику лице застыла маска сосредоточенности. Вся детскость, ребячливость, надуманные страхи, беззаботные увлечения разом испарились. За какие-то часы сын стал старше на десяток лет. С хладнокровием камикадзе он смотрел на мечущуюся мать. Не прерывая её плача и причитаний, молча обдумывал план дальнейших действий. А когда силы матери иссякли, сообщил:
— Мой сертификат не будет восстановлен до первого января. Ты понимаешь, что это значит? Рабом я не буду! Времени осталось мало. Нужно готовиться к уходу.
Это спокойствие испугало мать ещё сильнее, и рыдания не отпускали её до глубокой ночи. Роман же более не проронил ни слова.

Анна Григорьевна с огромным трудом заставила себя поехать в институт. Сгорающий от нетерпения и не знающий толком, что предпринять Попов был попросту проигнорирован. Ей стало совершенно наплевать на важность работы, на проблемы переселенцев. Даже извращённое насилие директора НИИ нисколько её не трогало. Она передвигалась по коридорам точно марионетка с запутавшимися нитями. Бегающий и пытающийся что-то объяснить Герман Николаевич наконец-то осознал, что с коллегой не всё в порядке. Но достучаться своими вопросами до сознания отчаявшейся женщины получилось далеко не с разу. Совершенно обессиленная Анна Григорьевна бесцветным голосом сообщила:
— Ромка лишён сертификата. И его отчисляют из школы. А ему уже двенадцать…
— О… — Попов запнулся и вытаращился перепуганными глазами, — И что теперь?
— А то ты не знаешь? — Бессмертнова даже не обратила внимания на побелевшего коллегу.
Оглушённый новостью Попов некоторое время шагал за Анной Григорьевной, совершенно забыв о запланированном разговоре с директором. Очнулся он только когда они подошли к лаборатории Бессмертновой. В дверях она обернулась.
— Герман, я буду готова через пятнадцать минут. Встретимся в приёмной Цапина.

Растерянно потоптавшись у захлопнувшейся двери, Герман Дмитриевич поплёлся в сторону приёмной. Доложившись секретарю о цели визита, Попов уселся в кресле и попытался унять нарастающую в голове сумятицу, которая стремилась перейти в ураган. Ровно через пятнадцать минут в приёмную вошла Анна Григорьевна. В ярком свете её лицо казалось практически безжизненным. Это лишь добавило паники, и Попов уже не мог ни о чем думать, кроме как о подавлении внешних признаков страха. Последней чёткой мыслю была робкая надежда, что Цапин занят, и им не удастся переговорить. Но ей не суждено было сбыться. Директор возжелал принять их немедленно.

Ещё не отошедший от вчерашнего общения с руководством, Цапин был неприятно удивлён утренним визитом. Высокомерный взгляд скользнул по дрожащему Попову и застыл в изумлении на Бессмертновой. Денис Евгеньевич даже решил проморгаться. Но выражение спокойствия надгробной плиты никуда не девалось с лица Анны Григорьевны. А когда Цапин, переведя дух, поинтересовался причиной визита, всё с тем же холодным спокойствием изложила доказательства подмены отчета. От такой наглости у директора аж перехватило дыхание. Он стал хватать ртом воздух будто выброшенная на берег рыба. Бессмертнова же как манекен смотрела на руководителя и не выказывала даже тени волнения. А вот несчастный Попов буквально не знал куда себя деть. Уже в начале разговора он был готов провалиться сквозь землю. Когда же лицо директора пошло красными пятнами, Попов проклял тот день, когда получил место в столь престижном институте.

Но директор недолго оставался безмолвным слушателем. Кипящий котёл эмоций лопнул, и Цапин заорал не своим голосом. От этого крика Попов потерял последнее самообладание и, зажав руками уши, забился в огромное гостевое кресло. Но Цапин не обратил на это никакого внимания. Ярость влила в тщедушное тельце преизрядную порцию энергии. Директор перемахнул огромный стол и накинулся на Бессмертнову. Опрокинув первым же ударом застывшую куклой сотрудницу, Цапин начал остервенело наносить удары по лицу. 

Резкая боль разом отрезвила Анну Григорьевну. Очнувшись посреди директорского буйства, она завизжала от ужаса и постаралась вырваться. Но Цапин даже и в мыслях не имел дать жертве шанс на спасение. Наоборот, он с каждым ударом входил в раж, а ужас в глазах Бессмертновой, казалось, удесятерял его силы. Он прижал её к полу и, методично, удар за ударом, разбивал лицо. И в какой-то момент бившаяся за жизнь женщина смирилась со своей участью. Словно кто-то далёкий и мудрый прошептал ей, что не нужно дёргаться, что ещё несколько ударов и наступит покой. И как только до неё дошёл неутешительный вывод, что по-иному и быть не может, удары прекратились.

Она не могла видеть, что произошло. Но боль сигналила разуму, что до смерти ещё далеко. И тот же разум говорил, что Цапин просто так не остановился бы… Анна Григорьевна застыла на ковре, отчаянно пытаясь понять, что произошло. И тут бесстрастный голос распорядился:
— Попов! Встаньте и проводите Бессмертнову в медблок!
Когда за ними закрылась дверь, Пушков посмотрел на белого от злости Цапина и, вздохнув, резко ударил в печень. Хорошо поставленный удар тут же отправил Цапина в глубокий нокаут. Пушков развернулся, вышел в приёмную и через пару мгновений вернулся со стаканом. Перевернув директора навзничь, плеснул в лицо ледяной воды, затем бесцеремонно переступил лежащего и уселся на стол.

Цапин пришёл в себя далеко не так быстро, как ожидал службист. Он долго корчился на полу, сначала действительно от боли, потом всё более картинно. В конце концов Валентин Иванович потерял терпение и, подняв за шкирку, усадил шипящего злобой директора в гостевое кресло. Службист несколько секунд бесстрастно смотрел в сверлящие директорские очи, размышляя — не хватит ли Цапина удар, если в ответ улыбнуться. И решив не отказывать себе в маленькой прихоти, Пушков расплылся в самой искренней улыбке во все тридцать два зуба. Цапина затрясло.
— Что с вами, Денис Евгеньевич? Распускаете руки, как будто перед вами бесправная шлюха. Нехорошо.
— Я сейчас же лишу её сертификата, — прохрипел ощерившийся директор.
— Да неужели? Кто ж вам это позволит? Вы разве забыли, что она входит в список лиц, чьи функции до завершения работ с объектами первостепенны? Вам было неоднократно сказано, чтобы даже не мечтали о лишении её сертификата до сдачи работ. Разве не так?
— Но она…
— Раскрыла вашу махинацию, — весело перебил Пушков.
— Но я…
— А я уже доложил наверх о ваших приключениях, — Пушков мягко соскочил со стола и в один момент сдавил железной хваткой тощее директорское горло. Зловещий шёпот донёс основную мысль службиста, — Не пытайся увиливать и пакостить. Босс сам решит, кто и насколько был полезен в работе. Тебя разве не предупреждали, что ты сам очень легко можешь отправиться гулять по аукционному подиуму? 

Пушков неотступно наблюдал за Цапиным всю первую половину дня. И в очередной раз подивился гибкости, изобретательности и работоспособности. Цапин в нужный момент запросто мобилизовывал отпущенные ему немалые интеллектуальные ресурсы на всю катушку. Он лично перепроверил все отчеты по переселенцам, переворошил с особой тщательностью все предлагавшиеся пути решения проблем, сделал огромное количество весьма дельных замечаний. И к обеду даже собрал огромное совещание.

Пушков слушал речь Цапина и в очередной раз убеждался в ложности тезиса о несовместимости гениальности и злодейства. Казалось, совещание ведёт вовсе не Цапин, только что избивавший беззащитную женщину. А в его обличии прямо-таки священнодействует величайший мыслитель, практически на физическом уровне источающий спокойствие и мудрость. На какое-то время Пушков, повидавший немало на своём веку, ощутил себя младенцем перед игрой сил природы. Метаморфоза была столь сказочна, столь нереальна, что присутствующие замирали в смятении. 

Но вся эта благость в один прекрасный миг закончилась. Изложив очередные доводы, Цапин обвёл подчинённых хорошо известным крысиным взглядом и резко выкрикнул:
— Только успешное выполнение работы позволит всем вам сохранить достоинство. Вы подчиненные! Сотрудники, работники. А точнее — роботы. Да, да! Именно роботы. Мне плевать на иную составляющую вашей личности. Вы должны работать как роботы. И точка! У робота какое самое важное достоинство? Работоспособность! Вот и храните ваше достоинство, демонстрируйте постоянно и беспрерывно! Иначе шагом марш на улицу!

Пушков аж поперхнулся от увиденного. Удрученно покачал головой и вызвал Гликина:
— Анатолий! Беспрерывно держи на контроле положение в группе Попова и за Бессмертновой приглядывай.
— Есть!
— Приглядывай в оба глаза! Всё понял!
— Так точно! Буду мониторить их беспрерывно.

***

До полудня оставалось всего несколько минут, когда Гликин вышел на связь с Пушковым. Валентин Иванович знал, что подчинённый отлично понимает важность своих донесений и бессмысленность установки флага “Особо важно”. Но сейчас этот момент заставил куратора напрячься сильнее обычного.
— На связи! — начальник даже не и не подумал скрывать нервозность.
— Поповские ребята перепроверили все замеры. У объектов диагностируется сильное депрессивное состояние.
— Причина?
— Полный спектр ещё только оценивается. Можно говорить…
— Не томи!
— Первопричина — информация, что они прожили бы в своём мире всего ничего. И тем более, не смогли бы дожить до нашего времени. Второе — как ни странно, но отрицательно воздействует фактор отсутствия родни. Их очень сильно угнетает одиночество. На контакт они всегда шли туго, а тут и идти не с кем. Третье — сны. Выяснить причину появления снов пока не представляется возможным.
— То есть? Что значит “появления”?
— В своём времени никто из них снов никогда не видел. Я об этом уже докладывал.
— Да, точно, — а про себя Пушков лишь вздохнул, — Что ещё?
— Предложен весьма странный план, — Гликин непривычно замялся с продолжением.
— Что ещё за план? — Пушков начал терять контроль, — Мне из тебя клещами тащить информацию?
— Виноват! Предлагается организовать для них штурм реального объекта — швейцарского центра контроля плазматов.
— Эвон куда хватили! — Валентин Иванович аж присвистнул, — А швейцарцы как?
— Предлагается действовать “в тёмную”. Олега и Леонида обеспечить камуфляжем и поставить задачу на прорыв.
— Попов рехнулся?! — Пушков испытал нестерпимое желание как следует врезать вольнодумцу. И тут же подумалось, что, возможно, Цапин в какой-то мере правильно поступил с Бессмертновой.
— Никак нет. Попов в ясном уме. Опираясь на последние данные, он заявляет, что только реальная опасность может проявить требуемые компоненты матрицы частот. Так же ссылаясь на нечеловечески высокий уровень чувствительности, он уверен в успехе прорыва.
— Мда, дела… — протянул Пушков.
— Но и это ещё не всё. Ввиду разницы в эмоциональных спектрах, использовать Олега и Леонида на одних участках нецелесообразно. Но в одиночных штурмах уровень эмоциональных всплесков ниже на порядок. Поэтому им нужен напарник. И напарник — человек.
— Ну, точно с катушек съехали!
— Напротив. Находящийся рядом человек, которому грозит реальная опасность, подстегнёт их психику.
— Во-первых, почему реальная?
— В сознание обывателей давно вкрался миф, что взбунтовавшиеся роботы могут убивать в виртуальности, хотя это ни разу не было подтверждено.
— Во-вторых, где быстро можно найти серьёзного игрока, который на это согласится и которого мы сможем гарантированно контролировать?
— Есть такая кандидатура.
— Как зовут?
— Роман Бессмертнов.