Вуаль

Вуаль

Люда пошла в магазин за перчатками. По-хорошему, надо было бы на рынок ехать, да денег всё равно мало и времени нет, а так ещё на проезд тратиться. И она пошла в магазин, потому что ходить на работу было уже зябко – осень вступила в свои права, а там и зима норовит нагрянуть, сыпанув пока первым мокрым снегом.

В магазине перчаток было море, но все какие-то маленькие. У Люды же, тестомеса с двадцатилетним стажем, руки были широкие, как лопаты для хлеба.

- А побольше нет? – мрачно спросила она, разглядывая симпатичненькие перчатки из кожи горчичного цвета.

- На ваш размер кожаных изделий вообще нет, - с мелочным злорадством ответила продавщица – субтильная девица лет двадцати с большим хвостиком.

- Какие есть? – с носорожьим упорством спросила Люда, решив не уходить без перчаток.

- Фетровые есть. Неплохие, кстати, - решив пожалеть слоноподобную тётку, ответила продавщица, - только цвета более простые – серый, чёрный, беж. Зато внутри они мягенькие, с флисом, очень тёплые. Есть на пуговках и с бантиком.

- А вот эти можно померить? – указала Люда на аквамариновые перчатки.

- Можно, но они отдельно не продаются.

- Как это?

- Они идут в комплекте со шляпкой. Вот с этой, - и продавщица протянула Люде тёмно-синюю шляпку в стиле аʼля модерн двадцатых годов – глубокую, с короткой тульей, отороченную по контуру синей атласной лентой, а главное – с воздушной тонкой вуалью в мелкий ромбик с несколькими узелками-мушками.

Люда оробела, взяв в руки это чудо.

- Примерьте, - и продавщица осторожно поставила на прилавок зеркало.

Люда дико на неё взглянула. Издевается что ли?! Ну, кто сейчас такое носит? Уж точно не она, не Люда, которую на работе нет-нет да и дразнят фразой из известного фильма, набившей ей оскомину: «Людк! А Людк! Тьфу, деревня!»

Она взяла шляпку и нахлобучила её себе на голову. Потом исподлобья глянула в зеркало. И замерла. И глянула снова. Шляпка чудесным образом ей шла! Оттеняя голубые глаза, она вдруг сделала её интереснее и словно даже моложе.

Продавщица, уставившаяся на неё чуть не с открытым ртом, лучше зеркала показала Люде, как замечательно она выглядит. Как завороженная, Люда натянула перчатки, расправила плечи, опустила на лицо вуаль и снова глянула в зеркало.

- Беру, - хрипло сказала она раньше, чем успела подумать.

- Хорошо! – очнулась продавщица и отбила чек, - вам очень идёт, - с лёгкой завистью сказала она.

Люда чуть отвернулась, стыдясь наскребать в кошельке мелкие скомканные бумажки и даже монеты. Слава богу, ей хватило! Взяв объёмный, но почти невесомый пакет, она пошла домой. Там сначала помыла сапоги, потом посуду, потом поужинала и попила чай перед телевизором. Наконец не выдержала.

Достав перчатки и шляпку, надела их и встала перед зеркалом. Просто и внимательно, не кривляясь и не позируя, вглядывалась в своё лицо. Зазвонил телефон, и она подняла трубку. Звонила дочь, год назад вышедшая замуж и ушедшая жить в новую семью.

- Ма, привет. Я коротко. Я тут шмотки перебирала – свои да золовкины, которые она мне отдала. А мне многое уже велико, а рожать снова я когда ещё буду! Может, заберёшь кое-что? Сама не сносишь – бабам в пекарне отдашь, а?!

- На кой мне ваш хлам? – возразила Люда, понимая, что не отвертится.

- Ну, мам! Ты одна теперь, а у меня в шкафах полки ломятся! Ну, мам!

- Ладно, не канючь. Приноси.

На следующий день дочь привезла ей кучу вещей, среди которых было прямое укороченное драповое пальто – серое в синюю и чёрную крапинку, и длинная чёрная плиссированная юбка. Люда примерила их со шляпкой. Она словно преобразилась. Как будто вся подобралась, распрямилась, обрела спокойную плавную уверенность в движениях. Словно постройнела и даже выросла.

На третий день поехала так на работу. На проходной её не признали. А признав, долго ахали и охали. После смены её все окружили и рассматривали. Всё вроде по отдельности было обычным, но вместе создавало образ аристократки. Особенно всех волновала вуаль. Таких вещей никто не только не носил и не держал в руках – даже не видел почти никто, в кино разве что. А вот Людка надела! Кто-то решил пошутить старой фразочкой, но Люда, обычно хохотавшая громче всех, так зыркнула голубыми глазищами из-под своей вуали, что шутники сникли.

Осень Люда проходила как королева. С ней все раскланивались, на неё оглядывались. К ней снова начал подбивать клинья пекарь из второго цеха Степан, бросивший её весной ради Зинки-кондитерши. А как-то после концерта в филармонии, куда она купила билет, увидев объявление на остановке, её окликнул и проводил до автобуса интеллигентного вида старичок с благородной бородкой и в бобровой эспаньолке. Люда зарделась и расцвела.

Но вот пошёл снег. Зима бушевала ветрами и метелями, Люда надела норковую формовку и дублёнку. После Нового года она стала жить со Степаном, который в ЗАГС не торопился, зато в её квартире по-хозяйски заваливался на диван смотреть хоккей, а под пьяную лавочку заводил песни, веля Люде тащить селёдку.

К весне она располнела и расплылась, и посерела лицом – редко выходила, готовя Степану обеды и ужины. Отсутствие солнца и фруктов на неё плохо влияло.