Вво

Суббота, 18 июля 1915 года

1.

Село Будятичи Владимир-Волынского уезда.

Июль на Волыни. Холодный рассвет, дождливое утро, жаркий день. Вечером, конечно, опять будет моросить. Оденешься полегче, продрогнешь и промокнешь. Оденешься потеплее, и к полудню сопреешь.

Пристав Сас, собираясь в дорогу ещё затемно, отверг протянутую женой плотную рубашку с начёсом — то ли из упрямства, то ли из желания соблюсти форму. А ведь можно было поддеть под сюртук, никто бы и не заметил. Тем более что война, до мундира никому нет дела. Но вот не взял, и всё утро дрожал от холода, беспрерывно хукая на заледеневшие пальцы и растирая немеющий на ветру нос.

Страдания эти, однако, не спасли Саса от полуденной жары. Солнце пекло немилосердно, дорога вилась всё больше среди болот, подальше от деревьев, а налетавший время от времени ветерок облегчения не приносил — лишь мошкару да вонь трясины…

— Где ж я возьму подводы? — устало говорил староста Цехош, преждевременно постаревший мужчина лет пятидесяти, на которого они наткнулись, едва въехав в село. Пышные вислые усы старосты совсем поникли. — Мобилизация, этаву… — он запнулся и попытался выговорить это слово ещё раз: — Эвавува…

— Эвакуация, — буркнул приехавший с приставом прапорщик Михайлишин и отвернулся, чтобы не было видно, что его душит смех. — Сиречь организованный…

— Она! — сердито перебил его староста. — В прошлом году три раза мобилизаци… мобилизациировали. Хлопов[1], коней, подводы, сено, хлеб. Топоры забрали… В этом году дважды. А теперь ещё и она, эта эваву… Она, значит! А вы, возы! Как на прошлой неделе циркуляр пришёл, я же их пять в Володимир отправил! У меня и расписка имеется. А вы ещё хотите! Где, где я вам ещё подвод возьму!

Пристав про себя чертыхнулся. Почему канцелярия городского головы, организация, обросшая бумагами выше всяких разумных пределов, не дала ему список сёл, уже приславших возы?

Мужчины стояли на небольшой сельской площади в тени старинной Николаевской церкви. Вокруг, куда ни глянь, виднелись хаты да сады.

У ног крутился пёс старосты Сирко. Был он покладистым и миролюбивым, лаял не слишком громко и не слишком настойчиво, да и то лишь до момента, пока Цехош не шикнул на него. После этого Сирко с видимым облегчением признал в приехавших «своих».

— Полста дворов, значит, ещё пять подвод, — сурово отчеканил Сас. Он видел, что селянин не врёт, однако жалеть село было не время… — Весь повет в том же положении, так что подай пять подвод. И выдели до завтра хотя бы две лошади, чтобы эти подводы в город доставить!

— Ещё и коней! — взвизгнул Цехош и, замахав руками, развернулся к полицейскому спиной, будто собирался уходить.

Конечно, это было лишь притворство, часть ритуала. Согласно тому же ритуалу Сас должен был остановить старосту и предложить какой-нибудь компромисс. И пристав схватил Цехоша за локоть, уже готовый разразиться длинной речью, да вот только прапорщик вдруг тоже решил поучаствовать в этом представлении. Он придвинулся вплотную и, едва сдерживая улыбку, скинул с плеча в руку винтовку. В ней что-то металлически бряцнуло, и все немедленно уставились на Михайлишина, задаваясь вопросом, зачем он взялся за оружие. Зарычал и Сирко.

— Мирон Никифирович, — быстро, чтобы сгладить впечатление от выходки прапорщика, заговорил Сас, — я ж всё понимаю. Я что, сам не знаю? И про мобилизацию, и про эвакуацию, и про неубранный урожай, и про беженцев, которые через повет прошли, что саранча. И про возы, что вы на днях прислали, я тоже знаю. Я ж не требую по повозке со двора! Дай пять подвод! Полста дворов, пять подвод. Разве не по-божески?

— Какие полста дворов! — дёрнулся староста, но потом уже более миролюбиво добавил: — Вы, вашбродь, сами на село посмотрите. Вот оно, всё перед вами. Где вы тут село видите? Где полста дворов? Где люди? Где кони? Где подводы?

Будятичи и на самом деле производили довольно унылое впечатление. Дворы, залитые солнечным светом, казались яркими, живописными, даже весёлыми, но вокруг них не было жизни — не копошился скот, не ходили люди, не взвизгивали собаки. Стоило приглядеться, и становились видны доски, которыми уходящие на восток селяне заколотили двери и ставни. Даже Николаевская церковь, одиноко возвышавшаяся над всем селом, производила печальное впечатление — некому было её побелить, подремонтировать, заменить треснувшие стёкла в окнах.

— Можно посмотреть книги, — отозвался рядовой Мукоша, парень молодой, едва призванный, и оттого застенчивый, тушующийся, пугающийся любого взгляда. И всё же это именно он додумался потребовать проверки «книг» у старосты села, где они были утром. Там этот аргумент подействовал магически — в Володимир были отправлены две подводы. Рассчитывали на десять, на самом деле надеялись на одну, а получили две. Победа!

— Книги? Смотрите, — равнодушно пожал плечами Цехош.

Равнодушие не было показным.

И что теперь? Одно дело, когда староста проверки бумаг пугается и становится покладистым. Совсем другое, если нет. Что, они сейчас ревизию, что ли, устраивать будут! Да и пользы от той ревизии! Уж лучше по сараям пройтись…