Горячее летнее солнце лениво вело свой путь к закату, когда путник поднялся на последнюю ступень длинной каменной лестницы. Внизу тихо шелестел лес, за ним желтели стены деревенских домов и раскинулись бесконечные поля, нарезанные каналами на ровные квадраты. Далеко за ними в дымке таял стоящий на извилистом тракте городок.
Мужчина отвернулся от этого зрелища и пошёл по утоптанной тропинке между ароматных кустов чая. Длинная терраса окончилась небольшой каменной оградой с низкой деревянной дверцей. В неё он и постучался.
— Добрый день и мир славным хозяевам сего дома. Есть кто?
Никто не откликнулся. Путешественник спокойно открыл дверь и вошёл внутрь, по пути приложив три пальца сначала к губам, потом к косяку.
Дворик был небольшой, но крайне уютный: с большим старанием выложенные камнями дорожки, ухоженные грядки с целебными растениями и разными овощами, большая бочка с водой возле. Два домика — побольше и поменьше. По углам двора стояли четыре деревянных столба с вырезанными человеческими лицами. Портреты были сделаны с большим старанием и упорством, но явно рукой человека, никогда не занимавшегося тяжелым трудом столяра. Четыре мужа с выбритыми на старый манер висками и аккуратными столичными бородками смотрели на мир деревянными бельмами, силясь изобразить достоинство и мудрость. Конечно, образованный человек без тени сомнений узнал бы их, но лишь по характерной манере расположения портретов.
Мужчина подошёл к бочке, на дне которой плескалась тёплая вода, аккуратно снял с плеч котомку, отстегнул ножны с мечом и умылся.
— Мир и вам, уважаемый. Вот, возьмите, — седой старик протянул мужчине полотенце.
— Благодарю. Я совершенно не заметил, как вы подошли.
— Заметили. Пройдём в тень, — старик указал на скамейку возле стены дома.
***
Старик и мужчина сидели на жёсткой скамье и молчали. Хозяин дома аккуратно сложил руки и смотрел вперёд, а странник облокотился спиной на стену и нетерпеливо ёрзал в поисках удобной позы. Было так тихо, что было слышно клёкот горного орла в лигах отсюда. Наконец странник не выдержал:
— Я — Ланн, кстати.
— Приятно познакомиться, Ланн. Какая судьба завела вас в такую даль?
— Просто путешествую по тракту.
— Нет, я не про наши края, а про моё скромное жилище. Проделать такой путь по высокой и крутой лестнице, да на такой жаре... — старик повернул голову и мягко улыбнулся Ланну.
— Простите, я не расслышал ваше имя.
— А я его и не говорил. Мы, отшельники, отказываемся от своих имён, но можете звать меня Аскетом.
Ланн гулко расхохотался и замолчал. Тишина снова опустилась на тесный дворик, нарушаемая лишь клёкотом орла. Спустя некоторое время к нему добавился храп странника.
***
Последние два ведра не бывают самыми тяжёлыми. Более того, они обычно самые лёгкие. Мысль о том, что вот сейчас ты поднимешься по этим крутым ступеням с шестом на плечах, перельёшь воду в бочку — и всё, конец, неизменно придаёт сил. Ноги сами несут вверх, мышцы перестают зудеть, солнце — припекать и даже пот не застилает глаза. Вот предпоследний круг обычно худший. Тогда нет сил даже чтобы выпрямиться после того, как зачерпнёшь воду из ручья. Не говоря уж о том, что снизу лестница кажется бесконечной, а домик учителя находится чуть ли не на вершине горы. По крайней мере именно так думалось Тин.
Да еще и этот смешной толстяк, что спит в тени на скамейке... Что он здесь забыл? Старый друг? Да не, не может быть. Ему на вид около тридцати зим, а старик живёт здесь столько, сколько Тин себя помнит. Вода из ведра аккуратным потоком устремилась в бочку. Просто паломник? Так монастырь дальше по тракту, они все туда направляются. Кто же он? Размышления прервал тихий и спокойный голос учителя:
— Молодец, Тинатин. Сегодня будут упражнения на ноги...
— Опять? Вчера же занимались!
— Сегодня будут упражнения на ноги, — всё так же спокойно повторил старик. — Сначала начни с креста — восход, закат, полдень, полночь. По сто раз на каждую сторону.
Ворчание со стороны Тин мало походило на согласие, но слово учителя есть слово учителя. Разминка началась. Шаг вперёд, шаг назад, вправо, влево, поворот и повторить. Каждое движение должно плавно перетекать в другое, ноги должны мягко перемещаться с места на место, не спотыкаясь и не дёргаясь, так чтобы всё въелось до самых костей, чтобы даже думать не нужно было...
Тем временем путник проснулся и подошёл к старику.
— Так вы обучаете местных детишек?
— Конечно. Кого грамоте, кого травничеству, кого гаданию...
— ...а кого — гимнастике, — взгляд Ланна прилип к движениям ног. — Похоже на деревенские пляски во время праздника урожая.
Учитель улыбнулся. Мужчина же гулко захохотал и похлопал себя по животу.
— А философии учите?
— Только заповедям, — старик указал на столбы с лицами. — Заповедь кротости, как учил нас Тихий Ветер. Заповедь скромности, как учил Острое Перо. Заповедь добродетели, как учил великий Горный Поток. И заповедь мудрости Молодого Листа.
— Вы не учите Пути?
— Не учу. Ваш Путь...
— Путь не бывает ваш или наш, — резко перебил чужак. — Всеобщий путь закона охватывает всю вселенную, и ни один человек не в силах противиться ему. В наши неспокойные времена вы говорите слишком рискованные вещи. В столице за подобные речи о добродетели можно лишиться бороды, а за упоминание мудрости вне Пути — и всей головы.
Мужчина ткнул пальцем в грудь старика. Повисла неловкая тишина. Прекратился даже стук деревянных сандалий о мощёную камнем площадку в центре дворика. Первым сдался Аскет:
— Не хотите чаю? И мы не будем говорить на неприятные для вас темы.
— Можно и чаю, — как ни в чём не бывало отозвался Ланн.
Упражнение продолжилось. Старик ушёл в домик, откуда вышел с дымящейся чашкой напитка.