Нисса выдыхает, едва слышно, едва ли нужно... Она чистокровный вампир, истинная дочь своего отца, порой чёрствого, чопорного, почти всегда увлечённого разнообразными опытами, и вовсе не нуждается в дыхании так часто, как это нужно людям — неотъемлемой, жизненно необходимой пищи, без которой сама основа её существования ставится под сомнение. Под практически летальное сомнение, едва ли не названное самоубийством.
А потому она косо и недоверчиво смотрит на Блэйда, отвергающего кровь, словно бы она и не пища вовсе, не жизненный нектар, способный подарить ещё одну свободную ночь и ещё один, скованный цепями света, день, а яд, мерзкий, отвратительный, совершенно точно смертельный. Дамаскинос кривится в насмешке, но глаза её не выражают колкости, они не похожи на остро заточенные лезвия, готовые вот-вот больно и обидно пырнуть. Они тусклы, едва ли выразительны, едва ли вообще живы…
Нисса с завистью смотрит на людей. На счастливых людей, свободно разгуливающих под лучами света, безбоязненно глядящих на смертельный, точно вспененный от бешенства, шар далёкого солнца, такой же смертельный, как ртуть, введённая внутривенно. Отстранённо думает, что им всем, счастливым, скалящимся, красивым, невероятно тепло и комфортно ходить вот так, под светилом, не бояться его, едва ли не хладнокровно принимать все его неисчислимые дары, недоступные для вампиров, а оттого страшно пугающие их и, одновременно, манящие.
Дамаскинос с завистью косится порой и на Блэйда. На этого Дневного Бродягу, умеющего воевать так же хорошо, как ветер умеет дуть или, как ручей, умеет прокладывать себе извилистую дорогу сквозь бесконечные каменные преграды.
— Он не вампир, — с уверенностью, какой можно позавидовать, бурчит себе под нос Нисса, — он человек со способностями вампира… — она вдруг осекается, понимая, какой вывод можно сделать из фразы: — а люди, выходит, сильнее нас?
Вопрос зависает в воздухе летучей мышью, страшно писклявой и никак не желающей улетать. Нисса болезненно кривится, понимая всю абсурдность своего вывода, но, что ещё страшнее, не имея возможности отвергать всю его правильность. Вампирская раса вырождается. И вырождается оттого, что с каждым новым поколением вампиров вампирского естества в них становится всё меньше, всё отчетливее проступает человек со своим нездоровым, едва ли не болезненным влечением к лёгкой жизни, к наслаждениям.
Бывший когда-то бичом всего живого арбо-вирус слабеет, теряет концентрацию, перестаёт изменять поведение и мышление, гротескно и безобразно накладываясь лишь на обложку. Именно сейчас Нисса с ужасом понимает: насколько всё это время был прав её отец. Какими точными и замечательно верными, по отношению ко всей вампирской расе, были его движения, его опыты.
Нисса без горечи, но с опаляющими угрызениями совести признаёт его авторитет и берёт на веру все стремления. А ещё твёрдо решает, что обязательно продолжит дело всей его жизни, потому что он безоговорочно прав и потому что больше встать на его место просто... некому...
— Проклятые, чертовски сильные люди... — ядовитым шёпотом произносит Нисса и испуганно замирает, встречаясь с карими глазами Дневного Бродяги — проклятого, чертовски сильного человека.
— Нам пора.
Дамаскинос понуро кивает и мрачной тенью скользит к выходу, заранее зная, что именно сегодня винтовка будет предательски дрожать в руках, а Блэйд, она уже успела понять это по его настороженному, не в меру тяжёлому взгляду, будет нарочно держаться рядом, чтобы… защитить её… Потому что она чёртов чистокровный вампир, а он дьявольская помесь человеческой воли и упёртости и вампирских способностей.