Высота

Глава 9

Женская солидарность

Став хозяином огромного дома и собственником винных складов, лесопилок и ювелирных мастерских, разбросанных по всей Франции, я сперва не знал ни минуты покоя. Пока прошла инспекция всех предприятий, миновало пять месяцев беспрестанных поездок, обремененных осенними дождями и неожиданно ранней снежной зимой. А потом были кипы бумаг, стопки отчетных книг и вереница проверяющих с разных инстанций. Каждый третий посетитель – будь-то проситель или служащий, испытывал меня на прочность. Каждый второй решал для себя, из какого теста слеплен новый хозяин и можно ли меня ободрать как липку. И при всем этом абсолютно каждый уверял в своей преданности. Одним словом, я оказался в настоящем аду, за который каждое утро не забывал молча поминать отца.

Когда дела пришли в относительный порядок, и я после всей волокиты смог вернуться в Париж, то испытал такое облегчение, словно родился вновь. В особняке оказалось необычайно пустынно – почти все слуги были распущены по домам. Лишь садовник, конюх, экономка и новая горничная остались смотреть за порядком. Я, наконец-то, смог уединиться, проводя дни напролет в библиотеке или кабинете. Но даже тогда мне редко случалось читать интересную книгу или альманах – корреспонденция с деловой перепиской занимала львиную долю моего времени. К тому же каждым вечером мне приходилось выходить на темные парижские улицы в поисках новых жертв своей темной природы.

По истечении нескольких недель после возвращения меня определенно стала настораживать реакция Мари на мое присутствие. Стоило только войти в комнату, где она занималась уборкой – и девушка на несколько секунд замирала, будто затравленный зверек. При разговоре она прятала глаза и бледнела, словно ей вот-вот станет дурно, а потом беззвучно ускользала с поля зрения, что тот призрак. Наконец, мое терпение лопнуло, и я вызвал в кабинет экономку для серьезного разговора. Дело обстояло вечером, как раз перед порой охоты. Голод был не слишком сильным, но достаточным для того, чтобы черты моего лица немного заострились, глаза запали, а их цвет стал на оттенок темнее.

- Проходите, мадам Бернар, и присядьте на минутку.

- Да, месье, - экономка – женщина уже в годах – после реверанса несмело просеменила к софе возле окна. - Что прикажете?

- Напомните, пожалуйста, как долго вы работаете у моего отца?

- Почти двадцать лет, месье.

- Насколько знаю, он вам доверяет и считает разумной женщиной.

- Да, месье… я очень благодарна ему и ценю такое отношение.

- Тогда почему, позвольте спросить, вы пренебрегаете моим доверием?

Женщина побледнела и сглотнула. Ее зрачки расширились от ужаса:

- Ваша милость, я не знаю, о чем вы!

Я подошел к ней, холодно улыбнулся и, обнажив клыки, прошептал:

- Наш садовник немой, а конюх от рождения слегка слаб умом. Они у меня не вызывают опасения, а вот вы – да. Потому не лгите мне, мадам Бернар. Я – не милостивый Господь – прощать не намерен.

Экономка побледнела еще больше и затряслась. Выдавить из себя хоть что-то членораздельное она уже не смогла. Дабы не довести ее до удара, я снизил давление и отошел к камину.

- Что такого вы рассказали новой горничной о нашей семье, что она смотрит на меня глазами затравленной газели?

- Я… я  лишь предупредила.

- О чем?

- О том, чтобы остерегалась. Что вы… не просто молодой человек. Что вы…

- Продолжайте.

- …опасны. Она так молода, месье! И при этом содержит всю семью – у нее больная мать и три малолетние сестры! Я по-человечески сочувствую бедняжке! Сжальтесь, ваша милость…

- Скажите, вы хоть раз были свидетелем того, как я посягал на ее честь или честь кого-либо?

- Нет!

− Я хоть на кого-то нападал в этом доме,  даже будучи только что перерожденным?

− Нет, ваша милость…

− Тогда почему вы решили, что мадмуазель Дюван станет исключением?

− Но Агнис! Она пришла на службу такой же юной и чистой, а теперь… Она загубила себя, месье! Она…

− Довольно! Слушайте меня внимательно, мадам Бернар, и запоминайте. Этот дом – не храм Божий и не институт благородных девиц. Это место греха. Вы сознательно служите здесь, получая более чем щедрое вознаграждение. Сделав выбор еще двадцать лет назад, вы должны  понимать – обратной дороги нет. Потому, или впредь будете молчать вплоть до Страшного Суда, или я лично заставлю вас замолчать навеки.

– Ох, ваша милость! Я некоим образом…

– Больше подобной оплошности я вам не прощу. Вы это уразумели?

– Да! Конечно! Не беспокойтесь, месье!

– Теперь можете идти. И позовите, пожалуйста, мадмуазель Дюван. Чтобы успокоить ваше человеколюбие хочу заверить – девушке ничего не угрожает. По крайней мере, сейчас.

Экономка выбежала из кабинета с прытью, которую сложно было ожидать от женщины ее возраста. Через несколько минут в дверь робко постучали.

– Да, входите Мари.

Смущенная и перепуганная горничная остановилась у порога с низко опущенной головой:

– Месье, вы звали меня?

– Закройте дверь и подойдите ближе.

Пусть и нерешительно, но девушка выполнила приказ, остановившись в метре от меня. Она, как и экономка, была бледна, но, хотя бы, не тряслась от страха. Видимо, ее только что оторвали от мойки пола – локон темно-каштановых волос выбился из-под накрахмаленного белого чепца, подол верхней юбки был заткнут за пояс фартука, над которым застыли сцепленные в замок тонкие пальцы, покрасневшие из-за холодной воды.

– Вы довольны своим местом, мадмуазель Дюван?