Высотка

Высотка

Туман, густой, как молоко, окутывал всё вокруг, скрывая от глаз даже самые близкие предметы. На вершине небольшой горы, в окружении тумана, сидели пятеро солдат, сгрудившись вокруг керосиновой лампы. Они тщетно пытались согреть озябшие руки, а слабый огонёк лампы давал лишь небольшое утешение после изнурительного боя.

Эти пятеро солдат были всё, что осталось от некогда могущественного полка гренадёров. Полк удерживал оборону возле гор, но никто уже не помнил, каких именно, да и некому было вспоминать. Каждая новая атака уносила жизни десятков бойцов, но не от пулемётов или артиллерии, а от натиска врага, который шёл прямыми рядами, сметая обороняющихся. Как бы ни был силён их отпор, враг не отступал, вынуждая бойцов подниматься всё выше в горы, пока от полка не остался батальон, потом рота, затем взвод, и в итоге на вершине горы оказалось всего пятеро солдат, ещё живых, но давно убитых морально.

Подпоручик Климов с задумчивым видом вспоминал последние бои и понимал, что гонец, которого он отправил три часа назад, уже не вернётся. Гора, вероятно, окружена, и даже сквозь такой туман гонцу не проскользнуть незамеченным. Климов осмотрел оставшихся у него четверых солдат.

Ефрейтор Горшов, облокотившись на пулемёт, заряжал очередную ленту патронами из ящика НЗ — единственного, что им удалось вытащить из последней вылазки вниз. Рядовой Ряхин сидел рядом и на кусочке бумаги сушил намокший табак, а Яшин, напротив, пристально следил, чтобы никто не посмел прибавить огонь в лампе.

— Куда крутишь! — вскричал Яшин, когда Ряхин попытался увеличить пламя. — И так НЗ на исходе, ты нас ещё и без света оставить хочешь?

Яшин убавил огонь и грозно посмотрел на Ряхина. Солдат с фамилией Пирогов, молча наблюдавший за спором, заряжал винтовки.

— Чего тебе керосину жалко? — возмутился Ряхин. — Я же сушу наш табак, и твой в том числе. Или ты сырую труху раскурить сможешь, а, еврейская морда?

— НЗ, — твердил своё Яшин. — Нельзя.

— Угомонитесь, — вмешался Климов. — Разбушевались, как лисы в курятнике, и так тошно.

Бойцы переглянулись и замолчали. И вновь тишина давила на уши. Лишь редкие щелчки изредка нарушали её. Солдаты не хотели ни о чём думать или вспоминать. Да и что там вспоминать? Как их отправили сюда, и как за два или три дня боёв от них осталась лишь эта горстка. Вспоминать, как их товарищей и друзей разрывало от выстрелов и как они позорно бежали, оставляя раненых. Никто не хотел этого помнить.

— Да, а ведь правда, сможешь? — вдруг спросил Пирогов. — Я слыхал, вы, евреи, любую хитрость придумаете. Так давай, покажи, как мокрую махорку раскурить можно.

Яшин гневно уставился на него. Пирогов лишь рассмеялся.

— Лучше б я тебя там умирать оставил, — зло скалясь, процедил Яшин.

— Да если б не я, была б в твоём лбу дырка, — произнёс Пирогов. — Уж лучше бы я своего друга и верного товарища Сеньку из-под того обвала вытащил. А ты бы и сам оттуда вылез, вон какой тощий, проскользнул бы, как уж меж камешков. А вот Сенька хороший человек был, не то что ты, он бы Ряхе керосину не пожалел, потому что верный друг и хороший товарищ.

— Правду говоришь, Пирог, — влез в их разговор Горшов. — В наше время без хорошего товарища никак. Скажи, Максимка? — и он ткнул локтем по пулемёту.

Тот слегка наклонился, съехав по рыхлой земле, и уткнулся дулом в камень.

— Вот видишь, даже машина считает, что лучше бы Сеньку вытащили.

— Прекратить балаган! — крикнул Климов, которому надоело слушать разговоры солдат. — Дайте подумать!

— Братцы, табак высох! — радостно прошептал Ряхин, словно боялся, что ему это только показалось.

Бойцы сразу же замолчали и с интересом наблюдали, как Ряхин аккуратно заворачивает табак в бумагу. Его было немного, всего на две самокрутки, но это лучше, чем сидеть и спорить, кто лучше. Прикурив от огня лампы, Ряхин протянул одну самокрутку подпоручику.

— Вот, ваше благородие, угощайтесь.

Климов взял протянутую ему самокрутку, сделал две затяжки и передал её Горшову. Остальные бойцы курили вторую, осторожно передавая её друг другу, боясь уронить. Это была маленькая радость в их полном безысходном положении.

Вдруг раздался гул, небо осветила красная вспышка, мелкие камешки на земле запрыгали. До ушей солдат донёсся топот сапог.

— Идут, — сухо бросил Горшов.

Климов глубоко вздохнул. Он понимал, что этот бой они вряд ли переживут, но всё же хотел как-то приободрить солдат. Однако, как ни пытался, в его голове не было никаких мыслей.

— Приготовиться к бою.

Бойцы стремительно вскочили со своих мест, схватили заряженные винтовки, рассовали по карманам оставшиеся патроны и заняли боевые позиции. Горшов выкатил пулемёт и вставил в него ленту. Рядом с ним сел Ряхин. На другом конце вершины расположились Пирогов и Яшин. В центре остался Климов.

Достав «Наган» из кобуры, подпоручик взглянул вниз. В тумане начали появляться силуэты врагов. Они шли в полный рост, несмотря на то, что находились на горе. Все как один, ростом в рост. Невозможно было отличить, кто из них солдат, а кто офицер. Лиц не было видно, так как каждый из вражеских солдат был в маске, похожей на газовую. Красные стеклянные глаза этих масок горели ненавистью и светились ярче, чем огонёк керосиновой лампы, работавшей на полную мощность.