Выставка

Часть первая

— Чего ты хочешь?

— Чтобы прилетели ангелы.

Э.

Городской парк весь сиял. Всё, даже самые скромные лотки со сладостями и мороженым, даже самые маленькие, затерянные в глубине парка лавочки и столики, даже сломанные карусели — все было украшено разноцветными лампочками, фонариками и длинными, долго-долго горящими бенгальскими огнями. Приближалось Рождество, и парк был полон даже по будням. Заканчивались последние приготовления, покупались последние подарки, которые предназначались каким-нибудь полузабытым родственникам, почти все елки уже переселились с елочных базаров в уютные дома, забывались — во всяком случае, на эти дни — все заботы, все обиды, не имеющие отношения к празднику, впрочем, появлялось множество новых, имеющих к нему отношение; дети возвращались домой из школ, а те, кто учился дома теперь были свободны и вольны бегать на улице и играть целыми днями, чем и предпочитали заниматься; забыв про книги и зубрежку, дети заранее хвалились друг перед другом подарками, которые они предполагали получить — город был полон лихорадочной, ликующей праздничной суеты.

За три дня до наступления Рождества в самом большом павильоне городского парка должна была открыться новая предпраздничная выставка, темой которой, разумеется, был приближающийся праздник. Вернее, если быть точным, организаторы выставки призывали художников рисовать ангелов, но это не было, по сути, ограничением, потому что, помимо ангелов, на картинах и рисунках могло быть изображено что угодно, имеющее хоть какое-то отношение к Рождеству, в том числе и сценки, изображавшие Деву Марию с младенцем, ангелами и пастухами, столь популярные перед Рождеством.

На выставке (и это тоже обещала афиша) можно было увидеть произведения как хорошо известных в городе художников, так и только начинающих, последних, разумеется, было больше. Организаторы выставки сначала хотели поместить картины мэтров в отдельный зал, но потом было решено разделить картины по тематическому принципу: в один зал картины с рождественскими сюжетами, в другой просто изображения ангелов, в третий остальное. Так бы и сделали, но в последние дни перед открытием предпраздничная суета добралась и до организаторов и захватила их настолько, что о принципах группировки картин позабыли, а потому разместили их, как пришлось. Впрочем, получилось вполне гармонично, и никто — ни посетители, ни сами художники — не жаловался.

День накануне открытия выдался беспокойным: в последний момент выяснилось, что потолок павильона протекает в нескольких местах. Это был, разумеется, недосмотр рабочих, которых, как и всех в городе, захватила праздничная суета. Господин Фольссенрогг, а именно он отвечал за ремонт павильона, ужасно разгневался, потому как вообще гневался легко, и собирался было наказать рабочих построже, но ему напомнили, что скоро Рождество, а потому все дурные чувства и мысли, тем более — гнев, следует спрятать хотя бы до Нового года. Тогда господин заведующий работами немного успокоился, оставил мысли о мести и ограничился лишь строгим внушением. Он произнес целую речь перед рабочими, длинную речь, выстроенную по всем правилам риторики. Его слушатели поскучали, позевали, кое-кто решил, что впредь надо быть повнимательней, кое-кто порадовался, что наказание его миновало, но, как только господин Фольссенрогг замолчал, все поняли, что пора приниматься за работу и заканчивать то, что еще не сделали — так происходило всегда, стоило господину Фольссенроггу завершить свою речь.

И таким образом, под строгим надзором красноречивого, весьма грозного и любящего порядок во всем господина Фольссенрогга крышу удалось починить к вечеру. Очень довольный этим, господин заведующий работами решил в тот же вечер пойти успокоить директора и владельца парка: сообщить ему, что ремонтные работы завершены в срок.

Было около десяти часов вечера. В парке толпился гуляющий и веселящийся народ; все павильоны, кроме завешенного тканью выставочного, сверкали, у парковых ворот выстроились извозчики, дожидающиеся желающих покинуть парк, но пока никто не торопился, и только изредка одна-две кареты отъезжали от ворот; между воротами и каретами столпились люди с плакатами, украшенными ангельскими крыльями и надписями вроде «Верните нам рождественское шествие!», «Город заслуживает своё рождественское шествие!». Едва кто-то выходил из ворот парка, как эти люди принимались трясти своими плакатами, привлекая к себе внимание. Но так как они там стояли уже, наверное, недели три, никто на них не обращал внимания.

Снег, — вернее его слабое подобие: настоящего снега в этом городе не бывало, — последний раз выпадал месяц назад и давно уже сошел. Было холодно, но не настолько, чтобы отбить у гуляющих желание есть вкуснейшее рождественское мороженое, которое повсюду продавали в красных коробочках с пестрыми полосками.

Дом директора находился совсем рядом с парком: в десяти минутах неспешной ходьбы; у господина Фольссенрогга после удачно выполненной работы улучшилось настроение, и всеобщая праздничная суета постепенно стала увлекать и его: он решил прогуляться до дома директора, а по пути купить мороженого для его детей. Господин Фольссенрогг слышал, что сын директора совсем недавно приехал из школы на первые свои рождественские каникулы, а потому какой-нибудь маленький подарок пришелся бы весьма кстати.

Отпустив рабочих, господин Фольссенрогг купил лучшего мороженого и шоколадных конфет для директора и его супруги, не без труда выбрался из парка и направился к дому Аккенро — это была фамилия директора. Шел он не торопясь, именно тем шагом, которым до дома директора можно было дойти за десять минут. Надо сказать, что у господина Фольссенрогга имелись свои, исключительно секретные причины желать, чтобы выставка открылась точно в тот день, в какой планировалось, и по дороге к дому директора Аккенро он в сотый раз обдумывал предстоящую выставку и чувствовал, что завтра, когда она откроется, он почувствует себя скромным художником Ф. Никке, а вовсе не грозным господином Фольссенроггом, каким он был все эти дни, пока шли ремонтные работы. Десять минут, отсчитанные неторопливыми шагами, все же пролетели быстро, и господин Фольссенрогг оказался у ворот дома директора парка — первый раз за два месяца работы с Эдвардом Аккенро.