Выставка

Часть третья

Из окна своей комнаты Мальвина Аккенро видела, что карета Гвендолен отъехала от их дома. Визит ее показался Мальвине странным, и госпожа Аккенро не ошиблась, предположив, что и Эдвард также не понимал, зачем госпоже Рэс-Ареваль вдруг понадобилось появляться у них дома. Все то время, пока ее муж говорил с гостьей, Мальвина беспокойно ходила по комнате, иногда останавливалась у окна, иногда выглядывала за дверь — комната ее была угловой и из-за двери была видна та часть гостиной, которую занимали Эдвард и Гвендолен. Но мысли о муже и гостье мало занимали ее, гораздо больше Мальвина беспокоилась из-за Герберта и Иветты, оказавшихся вдвоем в комнате. Эдвард посмеялся бы над ее страхами, она не сомневалась в этом, а если бы страхи ее подтвердились, то он выгнал бы и ее, и детей, но Мальвина не могла поделиться с мужем своими мыслями, потому что он посмеялся бы над ними, посмеялся — получался замкнутый круг, и Мальвина не видела из него выхода. Оставалось одно: следить самой, но в то же время делать так, чтобы муж не замечал, что она следит за детьми — впрочем, так и получалось: Эдвард почти не замечал ее, редко обращал внимание на детей, считая, что им вполне достаточно внимания матери, няни, а для Герберта — еще и школьных учителей. Когда Мальвина увидела, что Гвендолен Рэс-Ареваль, наконец, уехала, она решилась выйти из своей комнаты, чтобы проверить, чем заняты дети. Все-таки отсутствие няни очень утомляло. Комнаты детей — одна общая и две спальни — находились на другом конце коридора, у самой лестницы. Мальвина, стараясь ступать неслышно и вообще быть как можно более незаметной, прошла коридор, но у лестницы столкнулась с мужем, который шел к себе в кабинет.

— От кого ты прячешься, Мальвина? — спросил Эдвард, непонимающе взглянув на жену, — у тебя такой вид, будто ты что-то украла.

— Нет, Эдвард, — ответила она, стараясь унять дрожь в голосе, — мне нечего красть в собственном доме.

Господин Аккенро пожал плечами и вошел к себе в кабинет. Мальвина постучала в дверь детской, через мгновение Герберт открыл:

— Мама?

— Герберт, почему ты так удивлен? — нервно ответила Мальвина, — я не могу зайти в комнату к своим детям?

— Входи, — Герберт посторонился, впуская ее. Иветта на полу собирала головоломку, которую ей подарила гостившая у них месяц назад кузина Мальвины, Полина Риттер-Альгирро, жившая в соседнем городе. Кусочки головоломки были рассыпаны по всему полу, два уголка и несколько «лоскутков» уже были собраны, и картина обещала получиться очень красивой.

— Ты согрелась, Иветта? — обратилась Мальвина к дочери, — Анна принесла вам чай с малиной?

— Да, все хорошо, — ответила Иветта, не отвлекаясь от своего занятия.

— Герберт помогает тебе собирать головоломку? — неуверенно продолжила Мальвина.

— Нет, я читаю, — ответил за сестру Герберт.

— А что ты читаешь? — немного оживилась Мальвина.

— Господина Людвига Тика, новеллу «Белокурый Экберт», — сказал мальчик, — не уверен, что мне нравится, но занимательно.

— Тогда я не буду отвлекать вас, — Мальвина снова посмотрела на дочь, потом на сына и вышла из детской. Дети переглянулись: пристальное внимание матери казалось им странным, потому что они не понимали его причин.

— Тебе много еще читать? — спросила Иветта, когда мать вышла из комнаты.

— Нет, новелла очень короткая.

Дети замолчали, и каждый занялся своим делом. Пока Мальвина не потревожила их, они сидели в тишине, лишь изредка перебрасываясь словами: Герберт прочитывал два-три предложения, показавшиеся ему любопытными, вслух для Иветты, или же девочка делилась с братом своими предположениями о сюжете картины.

В коридоре Мальвина снова столкнулась с мужем.

— Мне нужно ехать в Архитектурный комитет на встречу с господином Фольссенроггом. Думаю, что это ненадолго, — Эдвард торопился и говорил быстро. Мальвина ответила ему тихо и неторопливо:

— Да, конечно. Вечером к нам должен прийти на чай наш сосед, господин Фарник, но думаю, что тебе присутствовать необязательно.

— Вот и отлично, — Эдвард недолюбливал их соседа-вдовца, за то, что тот каждый раз рассказывал одну и ту же историю о том, как в юности его жена каталась на лодке с нынешним мэром города господином Хорном, — ты меня очень обяжешь, если избавишь от общества Фарника.

— Это невежливо и негостеприимно, Эдвард, — пробормотала Мальвина, но муж уже не слушал ее, а сбегал по лестнице. Мальвина дождалась, пока он выйдет из дома, пока не проскрипит дважды — открываясь и закрываясь — калитка, и вошла в кабинет мужа. Она редко бывала там, даже обставлял кабинет Эдвард самостоятельно, не обращая внимания на советы жены. Он считал, что женщина не способна придумать что-то более или менее подходящее для мужчины, особенно — подходящий мужчине кабинет, хотя, на самом деле, ничего необыкновенного в обстановке, придуманной Эдвардом, не было: стол, полки с книгами, занимающие три стены, два больших кресла и стул с высокой спинкой, придвинутый к столу. Два высоких окна были занавешены длинными темно-синими, как в детской, шторами. В кабинете всегда царил полумрак: Эдвард Аккенро обладал необычной способностью читать или писать безо всяких затруднений едва ли не при полной темноте, яркий свет, а тем более огонь свечей Эдвард Аккенро, как и его сын, Герберт, не любил, считая, что такой свет вреден для глаз, что он мешает ясности мыслей. Мальвина повернулась к стулу, на котором обычно сидел ее муж, и сказала: