Выставка

Часть пятая

В то время, когда господин Фольссенрогг уже сидел в гостиной Мальвины, в доме господина Риттера всё (включая хозяев и бесчисленных детей) уже было готово к визиту Гвендолен. Госпожа Риттер спустилась к ужину в простом темно-лиловом платье с квадратным вырезом и узкими рукавами, дочери ее по настоятельнейшей просьбе матери также надели предельно простые и строгие по покрою платья, правда цветом более радостные, светлые и яркие, чем темно-лиловый. Госпожа Риттер, пожалуй, предпочла бы видеть дочерей в лиловом или синем, в крайнем случае — в темно-зеленом, но младшие, услышав это, принялись так громко выражать свое недовольство, что госпожа Риттер сдалась и позволила им выбирать цвет платья по своему желанию. Флорина, старшая, отличавшаяся, как уже говорилось, очень спокойным нравом, желая угодить матери, надела темно-синее платье, оттенив его легким дымчато-голубым шарфом с вышивкой в тон платью. Две другие замужние дочери госпожи Риттер оделись в светло-серые платья, очень похожие по покрою, и, собрав волосы на затылке, перевязали их белыми шелковыми лентами, — разница в возрасте у Альбины и Якобины была пять лет, что не мешало им часто выбирать схожие платья и делать схожие прически, словно они были близняшками. Три же младшие долго не могли решить, что им надеть, громко спорили и ссорились, дело едва не дошло до драки, но к счастью все-таки не дошло: Анна Маргарета уступила старшей сестре свое ярко-голубое атласное платье, после чего Анна Луиза мгновенно успокоилась и позволила средней, Анне Марии, надеть свое светло-зеленое, как молодая листва, шелковое платье с бисерной вышивкой, а Анна Маргарета, оставшись без своего любимого ярко-голубого, выпросила у средней сестры ее лимонно-желтое с белой вышивкой, а у старшей — белый шарф к платью. Свою дочь Алису Альбина нарядила в простое светло-синее платье с белым воротничком, а в волосы ей вплела темно-синюю ленту; маленькая Альбертина, дочь Якобины, разумеется, давно уже поужинала и вскоре няня должна была уложить ее спать, также как и дочь Полины Риттер-Альгирро. Сыну Якобины было дозволено поужинать со взрослыми, и няня немало промучилась, убеждая мальчика надеть светло-серый сюртучок: он хотел обойтись рубашкой и широким шарфом на поясе — Адельберту казалось, что так он похож на пирата. Старшим же мальчикам строго-настрого было велено вести себя прилично: не смеяться громко, не шутить, не устраивать розыгрыши и ни в коем случае не заводить бесед с гостьей.

Пробило семь. Почти все Риттеры и не только Риттеры (ведь три старшие дочери уже не носили эту фамилию) уже находились внизу, в гостиной. Хозяйка дома, после непривычной ей борьбы с беспорядком (впрочем, на удивление успешной) выглядела уставшей, а лиловое платье к тому же невыгодно подчеркивало вызванную утомлением бледность. Незамужние дочери о чем-то шептались и приглушенно хихикали, устроившись на широком низком диванчике, старшие чинно сидели в окружении детей и мужей. Госпожа Риттер-Альгирро следила за сыном, который, судя по всему, договаривался о какой-то шалости с близнецами, Якоб, сын Флорины тоскливо поглядывал на них: сам-то он был вынужден сидеть рядом с отцом и матерью. А Белинда Дитте, тетушка господина Риттера, и ее супруг устроились в полутемном уголке комнаты: госпожа Дитте с подозрением относилась ко всем Рэс-Аревалям, даже тем, кто был всего только изображен на многочисленных портретах, не говоря уже о Рэс-Аревалях, которые приезжали в гости к ее племяннику (хотя, кроме Гвендолен, никто больше из этой семьи к господину Риттеру не приезжал).

Хозяин дома пока не спустился. Вернувшись из Комитета, он ушел к себе в кабинет и там изучал книги, посвященные истории города, а также кое-какие юридические книги, которые по случайности оказались у него в библиотеке. Он внимательно прочитывал все, что хоть как-то могло бы помочь Гвендолен или наоборот, помешать Гвендолен, ведь — господин Риттер знал это точно — мэр Хорн сначала попытается победить, обойдя закон каким-нибудь законным способом — в конце концов, сам мэр, если господин Риттер правильно помнил, по образованию был юристом, а значит прекрасно знал множество способов обойти закон, все же не нарушив его. От этих размышлений господина Риттера отвлекла слабая, но непрекращающаяся боль в груди, словно невидимые пальцы сжали его сердце и тянули его вниз. «Все-таки надо быть поспокойней, — подумал он, — не для себя же я этот парк отнимаю, так и нечего переживать, если вдруг что-то пойдет не так». Господин Риттер почувствовал, что дышать ему также неприятно, будто что-то в горле мешает воздуху свободно проходить в легкие. «Что за нелепость. Видимо, в беседе поучаствовать не получится, раз уж даже дышать больно».

Тут он услышал, как в гостиной пробило семь. Господин Риттер взглянул на напольные часы, стоящие напротив стола: те показывали без трех минут семь — господин Риттер знал, что часы в гостиной торопятся ровно на три минуты. «Что ж, семь, — пробормотал он, — Рэс-Аревали пунктуальны…» Но только в две минуты восьмого он вышел из кабинета — боль в сердце усилилась и ему пришлось выпить лекарство; в тот момент, когда господин Риттер спускался по лестнице, гулкий звон разнесся по огромному дому: очевидно, звонила Гвендолен, или вернее, извозчик, которому она велела позвонить, не желая ждать на холоде, пока ей откроют. Через минуту калитка отворилась, и в желтоватом свете фонаря, скрипя качавшегося над калиткой, Гвендолен увидела невысокую полную женщину в темно-лиловом платье очень простого, почти убогого покроя, с шалью на плечах. Ее волосы были тщательно зачесаны назад и стянуты тугим узлом; в светлых глазах блестело любопытство. Несложно догадаться, что это была жена господина Риттера. Кивая в знак приветствия, Гвендолен вспомнила, что хозяйку дома зовут Луиза: