Взгляд, только наяву

Взгляд, только наяву

Взгляд, только наяву

На улице стояло душное лето 1912 года. Париж сверкал буйством красок, а люди что жили в этом городе были счастливы и радовались каждому моменту этой легкой и беззаботной жизни.

Сегодня фройлен проснулась раньше обычного, но не могла быстро встать и пойти на прогулку. Что-то заставляло её лежать в кровати и думать, думать и думать. Но прошло несколько мгновений, и эти мысли ушли сами собой.

Потянувшись, вышла она на балкон своего пентхауса чтобы рассмотреть уже очень знакомый и однотипный пейзаж города Парижа. Эйфелева башня уже не приносила гордости за человечество и что оно смогло забраться так высоко в небо, а крыши домов, которые нравились ей раньше, вдруг стали скучны.

Она села за кофейный столик на самом краю террасы и нажав несколько раз на кнопку вызова прислуги, закрыла глаза. Просидев так несколько минут, и услышав открывающиеся двери, она раскрыла их и часто моргая посмотрела на прислугу.

- Почему на улице так тихо, Бьер?

- Не знаю Госпожа, вероятно из-за жары люди не идут на улицу и сидят по домам.

- Вот как, - в голосе фройлен прозвучало одновременно и уныние, и печаль. Но переждав паузу добавила, - что сегодня к завтраку Бьер?

- Подают французский завтрак, миледи.

- Понятно, ничего нового, - уже не скрывая легкого недовольства она спросила, - газету принесли?

- Нет. Разносчик отказался нести газеты в такую жару.

В этот момент в голове у фройлен начался настоящий бунт, скандал. Её сердце кричало: «На плаху этого горе разносчика! Я ему плачу деньги чтобы получать газету вовремя, а тут этот мальчишка, этот – Wildfang (на нем. сорванец)!». Но ничего не ответив и не показав этого раздражения, она посмотрела на гарсона и указав ему удалиться, сказала:

- Не несите мне чай, и завтрак тоже. И скажите господину Визенеру, что встреча отменяется.

- Но встреча с мосье Визенером была запланирована ещё давно, её нельзя… - гарсон даже не успел закончить как увидев недовольный взгляд фройлен остановился и низко поклонившись прибавил, - да миледи. Будет выполнено.

Внутри хоть она бунтовала и была готова уничтожить весь Париж, внешне леди В. не показывала, что она о таком даже помышляет. Она попыталась вспомнить себе, о чём она думала сегодня утром, лежа в кровати. Снова закрыла глаза. Солнце слепило ярко-желтым цветом и было трудно сосредоточиться.

- Нет! Так невозможно!

Она спустилась в спальню, и одев лёгкое летнее платье и шляпу решила прогуляться по знойным улицам Парижа. Но только спустившись по лестнице и выйдя на улицу, она задала себе ещё раз, тот же вопрос: «О чём я думала, лежа в постели?»

Начав двигаться по затененной части стены, она заметила, что все магазины закрыты, бутики и бордели тоже, забавно было осознавать, что даже французские «дьяволицы любви» отказываются работать в такой день.

Пройдя один квартал, потом второй, за ни был третий она не увидела ни одного человека. Это её озадачило; обычно столь живой город вдруг, с ни с того ни с сего решил заснуть.

Заприметив на углу кафе, которое было единственным на квартал открытым, она легкой походкой, держа летний зонтик над собой пошла в него.

Зайдя внутрь кафе, она на удивление не увидела ни души. Стоял лишь бармен, официант машинально протирал столы, а повар на кухне ничем не занимался и просто сидел у окна. Подойдя к бармену, она спросила:

- Вы работаете, учтивый?

- Да, наше кафе принимает гостей. Смею предположить, мы вообще единственные во всей округе.

- И будете правы, - не дав ему закончить, перебила леди В., - пожалуйста, обслужите меня.

- Присаживайтесь, сейчас к Вам подойдёт официант.

Как только она села, к ней подскочил молодой официант, и спросив: «чего изволит уважаема?» начал записывать.

- Зелёный широколистый чай, только китайский. Два эклера и одну плошку шоколада «по-немецки». Если ваш повар может выйти в зал, я бы хотела личные пожелания высказать ему.

- Как угодно госпоже. – и отойдя на несколько минут, официант вернулся с поваром.

- Добро пожаловать в наш ресторан. Какие именно пожелания Вы хотели высказать касательно шоколада?

- Если Вы знаете, что такое шоколад «по-немецки», то понимаете, что шоколад на стенках должен быть не больше двух миллиметров, а вес внутренней, не расплавленной части не больше ста пятидесяти грамм.

- Я знаю это, миледи. Желаете его испробовать?

- Да, желаю.

Повар ушёл на кухню и начал готовку десертов, в то время как чай уже был подан и фройлен В. начала его пить. Она снова погрузилась в себя и попыталась вспомнить, о чём думала утром. Закрыв глаза на каких-то пять минут, она даже не заметила, как это время прошло. Но её удивило не то, что она открыла глаза, а то что кто-то попытался проникнуть в её пространство. Она осмотрелась на лево, за плечо и увидела за спиной мужчину, не старше двадцати. Высокий, на вид сухопарый человек улыбнувшись на непонимание фройлен сказал:

- Прошу прощения мисс, что оторвал Вас ото сна, погода этому только и благоволит, но могу ли я сесть к Вам и составить компанию.

Растерянная, и не до конца понимающая, она ответила:

- Собственно, никакой проблемы нет. Присаживайтесь.

- Благодарю Вас, учтивая..

В этот момент в голове В. начали биться мысли, и каждая думает лишь об одном: «Я слышала эти слова, помню, кто-то мне их говорил. Но кто? Когда и где?». Она молчала и не понимала, как ей реагировать на этого человека. Так молчание обоих продлилось до момента, пока не подошёл официант, снова с тем же вопросом:

- Чего желаете, месье?

- Мне, пожалуйста, чай и два эклера.

В туже секунду В. поняла, что тут что-то не так, не может человек, которого она видит впервые в своей жизни, заказать абсолютно тоже самое. Вероятность такого, слишком невелика… Нужно отбросить такие мысли, просто совпадение, вот и всё.

- Я Вам так и не представился! Густав фон Эувендаун, урожен.. – в этот момент В. совсем потеряла голову. Тут уже не совпадение, а какой-то сумбур. Не может быть такого, чтобы на весь Париж работало одно кафе, в нём готовили шоколад «по-немецки», и чтобы первым прохожим был уроженец Германии, по говору можно понять, что он из Баварии, - ец Штутгарта.