Взлетай. Порхай как птица

Пролог

— Давай, взлетай, порхай как птица! ― сказал учёный и ткнул пальцем в небо, ― смотри, как идеально парирует эта птица.

Той птицей оказался ворон. Он наблюдал за экспериментом безумца, ожидая свой обед. Ему не хотелось портить это «шоу». Учёный толкнул бедного парнишку, к которому только вчера были приделаны новые руки, а точнее подобие крыльев, точь в точь как у любого самолёта. Ворон издал громкий «КАР!», и вот его добыча падает головой вниз. Учёный смотрел в след своему шедевру. Прошло мгновение и вот, проект всей его жизни сломан. Мальчишка больше не подавал сигналов жизни, а ворон наслаждался своим обедом, начав с самого вкусного ― мозг.

― Я не могу в это поверить, почему он не взлетел? Ведь я потратил на него столько своего времени, всё было просчитано до мелочей, где же я допустил ошибку?

Учёный продолжал смотреть на свой неоправданный шедевр. В глазах была печаль и ничего более. Его хладнокровию можно было только ужаснуться.

― Руки вверх, профессор Нильсон! ― сказал местный шериф, ― и даже не думайте делать глупостей!

Неожиданно, откуда не возьмись, появился шериф.

― Что вам нужно, сэр, на моей территории? ― спокойно проговорил учёный.

Шериф замешкался.

― До меня дошли слухи, что вы занимаетесь незаконными исследованиями над людьми, ― неуверенно ответил шериф, но через секунду он собрался с мыслями, ― как я погляжу, слухи оказались правдивы.

― Вы не так всё поняли, сэр, ― в панике промямлил учёный.

― Разберёмся в участке, а сейчас попрошу вас с поднятыми руками подойти ко мне, ― шериф показал жестом руки, чтобы тот подошёл к нему, ― и даже не думайте сбежать, вы на мушке моего револьвера.

― Сэр, я и не думал перечить вам, ― отрезал учёный и двинулся к шерифу.

На этой серии закончился мой любимый сериал «Безумец Нильсон». Он длился более 8 лет. Я не пропускал ни одной серии. Каждое воскресение в 21:00 я садился перед телевизором с мамой и как зомби смотрел этот сериал. Маме он тоже очень нравился, но, к моему сожалению, она не увидела конца. Интересно, что сказала бы мама сейчас, увидев его? Как по мне финал не очень, я, понимая, что учёный совсем не хороший персонаж, но разве он заслужил этого? Столько вопросов и так мало ответов. Интересно, а смог бы я превзойти его?

― Ай, к чёрту такие мысли, пора спать, ― сказал Оливер сам себе.

После смерти матери, он начал говорить сам с собой на повседневной основе, та и не только это стало частью его жизни. Обратиться к врачам или хотя бы к психологу Оливер совершенно не хотел. Думал, что в этом ничего страшного нет, каждый имеет психические расстройства, так говорят по телевизору. Вот были бы голоса в голове, это совершенно другое дело, тут надо бежать к врачу.

Пока мама была ещё жива, он спал на жёстком диване, но это ещё не самое страшное, каждое утро старухе надо было именно на том диване читать ежедневную газету. Сама же мама спала на двухместной кровати. Где же был отец Оливера? Умер. На войне получил пулю в лоб перед рождением сына. Каждый раз как старуха орала на своего маленького сыночка, она говорила фразу «Ты виноват в смерти Била!». Мать была постоянно нервной, но телевизор и сигареты всегда её быстро успокаивали.

Порой Оливер хотел сбежать, но всегда останавливался из-за мысли «А вдруг с мамой что-то случиться?». От чего же умерла старуха? Всё просто, оторвался тромб, когда выпивала с соседом, что жил ниже этажом. Сосед тогда испугался и убежал куда-то, оставив двери нараспашку, а Оливер после работы более часа не мог поверить в смерть родной матери, но после шока вызвал скорую. Там уже и сказали, от чего наступила смерть. Да, старуху сын не сильно любил, но разве так можно? Похоже, Бог решил ― можно.

Оливер никогда не верил в Бога, но мама не была такого мнения. Не смотря на это, он делал перед старухой вид того, что верит в её бредни, чтобы только она не наказала его вновь. Наказанием же было чтение той самой книги, под простым и всем понятным названием «Библия». После смерти старухи Оливер уверовал. Просто испугался, что мама в загробном мире может видеть его мысли.

Конечно, он не стал ходить в церкви. Причиной этого стала работа. Работал же Оливер на заводе с 8 утра до 8 вечера, собственно, как и хотела его мать. Она считала, что лучше работы на заводе для обычного грешника, быть не может. Зарплата была не большая, но с пенсией старухи было достаточно. Теперь её нет, а с ней и пенсии. Не смотря на то, что теперь затрат стало меньше, всё равно приходиться выживать. Бывало, что Оливер мог не есть по 3-4 дня, спасали коллеги по работе, которым жёны делали обеды по утрам. Почему же никто не кормит рабочий персонал? Трудно сейчас, вот и всё. Конечно, каждый месяц говорят фразу «Со следующего месяца откроем столовую!», но как всегда ничего не открывается.

Вот Оливер и улёгся в двухместную кровать, что раньше принадлежала его маме.

В детстве Оливер был пухлым, примерно 100 килограмм. Одноклассники прицепили за ним кличку «толстяк». Да, глупая, но она так сильно была к нему прицеплена, что даже учителя к нему так обращались. Где же была мама? На тот момент у неё не было времени на своего сына. Работа, гулянки, мужики и даже наркотики. Удивительно, как такой хрупкий мальчишка смог выдержать это всё? Теперь всё это позади, больше никто его не обижает. После школы оставался ещё комплекс веса, но Оливер стал стремительно сбрасывать его, и спустя буквально год сбросил более 50 килограмм. Он стал, меньше есть, пошёл работать на завод и вот, сбросил половину своего веса. Теперь он выглядел хило, но проблем никаких не ощущал.

Сам Оливер выглядел почти как труп. Сейчас он спал, но ощущение, что у него остановилось сердце и всё, что от него осталось ― бездыханное тело. Взгляд у Оливера всегда был хмурый, уставший, порой злой. Рост 165. Его мама всегда считала, что это идеальный рост для мужчины, но за тот же рост его называли «карлик». Эта оскорбительная кличка не смогла приесться из-за того, что один из хулиганов его класса тоже был такого роста. Глаза у Оливера всегда были карие, губы ниткой, нос острый, обычные уши как у всех и густые брови. Друзей никогда не было, но Оливер в них и не нуждался. Всегда убеждал себя «Мне и самому хорошо…», а было ли это так или нет, он сам не знал.