Waitere-Loide

XVII. Там его дом

...Она стояла у двери, молитвенно сложив руки на груди. Она хотела подойти и коснуться его черных волос, нежно погладить по щеке и раненому виску, но позволила себе лишь мягко улыбнуться. Еще не пора, еще не совсем — пора, она пришла полюбоваться им раньше времени. Ведь она так долго, так отчаянно ждала, и текли мимо годы, и месяцы, и опять — годы, а он все бродил и бродил по широким улицам, избегая попадаться ей на глаза. Но теперь...

Она восторженно выдохнула, потому что он не боялся.

Темная карадоррская ночь висела над городом, пряча от небес крыши, и зубцы, и шпили. Темная карадоррская ночь висела над городом, пряча от небес площади, и заснеженные улицы, и редкие, мутноватые огни в окнах. Снаружи потрескивал мороз, чьи-то быстрые шаги промчались мимо —  и затихли, поглощенные расстоянием.

Он сел, зажимая ладонью шрам.

 Крепко спала девочка по имени Лойд, устроив ногу на запасной подушке. Чуть менее крепко спал мужчина по имени Лаур, и его каштановые пряди рассыпались по белой измятой простыни.

Господина Кита не было. Не было уже третий день, хотя на вешалке у входа болтался его берет, а Лойд по-прежнему не спешила убирать его чашку с общего стола. Впрочем, наверняка не потому, что жалела — а потому, что не хотела оправдываться перед ним. Талер сам велел господину Киту плюнуть на постоялый двор, сам велел господину Киту перебираться в маленький домик на окраине — а значит, со стороны его друзей было бы некрасиво так легко избавиться от ненавязчивого, по сути, гостя.

Мужчина поднялся и принялся одеваться, путаясь в рукавах. И рукава, и в целом рубашка были какими-то слегка... мутноватыми, что ли, и разобраться, какой из них левый, а какой — правый, оказалось довольно трудно.

Снаружи потрескивал мороз. И медленно, размеренно ходил по широким улицам; Талер поежился и прикинул, так ли уж ему надо искать сероглазого мальчишку. Но был вынужден заключить, что, пожалуй, да, надо — потому что мальчишка слаб, и хотя внешне он вполне сойдет за ребенка Соры, к нему все равно могут прицепиться какие-нибудь сволочи вроде местных воров. Это у Талера поди отбери кошель — а Киту хватит одного удара по затылку, чтобы...

Он закашлялся и потуже затянул ворот. 

Светало медленно, и Лаэрна была пуста — все, в том числе и бродячие собаки, прятались по домам или сырым подвалам. Не спали разве что вооруженные копьями стражники и господа храмовники — последние терпеливо ждали гостей, и Элайна мягко улыбалась каждому с каменного постамента, и зловеще хмурились четыре Бога войны, будто намекая: вы не следовали нашим законам, и вот, что получили взамен...

Холодно, думал мужчина. Холодно, Дьявол забери, холодно; и янтарь почему-то не греет, и то и дело хочется наклониться и опять закашляться, глотая воздух, как воду. И нигде нет — ну разумеется, нигде нет маленького господина Кита, и никто не видел его у храмов, и никто не видел у стен; его словно и не было никогда, он словно почудился и Талеру, и Лойд, и Лауру.

Этого невозможно, говорил себе мужчина. Это невозможно — я не только наблюдал сероглазого мальчишку перед собой, но и прикасался к его плечам, к его локтям; на вешалке у выхода все еще болтается берет, украшенный пером, и рубиновая брошь пламенеет в лучах рассветного солнца, так похожая на каплю чужой крови...

Выбраться на небо солнцу не удалось, и оно выкрасило тучи на востоке в алый.

Талеру удачно попалась не особенно дорогая, зато теплая таверна. В общем зале скучала компания пьяных мужчин, на них опасливо косилась девушка лет семнадцати — явно из высокородных, и Дьявол знает, как ее занесло в такое место. Хозяин заведения торчал у стойки, флегматично перебирая подсоленные семечки; на очередного гостя он посмотрел так лениво, будто вообще сомневался, что стоило приглашать кого-то перекусить и выпить. В такую метель всего-то и хочется, что уснуть, кутаясь в одеяло; в такую метель всего-то и хочется, что сохранить с таким трудом накопленные крохи тепла. Потому что либо ты проводишь длинные часы под одеялом с ними, либо ветер выбивает из тебя все, что можно выбить, и ты переступаешь порог таверны, дрожа, как осиновый лист.

Талер еще и кашлял. Это было странно, ни ночью, ни вечером накануне его не донимала такая резкая боль в горле и правой половине груди. Повезло, что она добралась до мужчины за порогом, а не в постели, иначе Лойд вскочила бы раньше, чем он успел сказать ей «доброе утро».

Прикидывая, как бы избавиться от кашля до вечера, а в идеале — до обеда, он позавтракал. Готовили в таверне сносно, хотя и не очень хорошо; тот же Лаур мог устроить дуэль с местным поваром и, позевывая в кулак, одержать победу. С другой стороны, у Лаура была госпожа Тами, а повару ничто не мешало родиться в каком-нибудь переулке и расти в компании бездомных и попрошаек, изучая свойства пищи по... кхм...

Компании пьяных мужчин кривая усмешка Талера не понравилась. Они были в шаге от того, чтобы встать и лично осведомиться, что же так веселит незваного свидетеля их пьянства, но глава Сопротивления поднялся раньше, оставил у брошенной миски пару медных монет и вышел.

Ветер несколько поутих, и торговки отважились выйти на рынок, опасливо накрывая ценный товар либо войлоком, либо старыми плащами. Лойд, кажется, говорила, что не отказалась бы от риса на ужин — поглядим, решается ли этот вопрос в условиях войны, когда цены, пускай и не спеша — спасибо императору, — поднимаются до необозримых высот, и жены разнорабочих сокрушенно качают головами. Они теперь одни, эти жены; еще неделя, и они будут вынуждены голодать. Они моют полы в таких же тавернах, как та, где получасом ранее сидел Талер; они помогают носить мешки с мукой и пшеницей, надеясь, что хозяева поделятся хотя бы крохой. Они падают, они опускаются — вплоть до самого дна, и копошатся там не хуже червей.