Waitere-Loide

II. Слово императора

Впоследствии госпоже Стифе не раз и не два аукалась рогатка, подаренная господином лекарем.

Сколот извинился перед матерью за свое поведение, и теперь его изысканная, чуть напускная вежливость постоянно ставила ее в тупик. Ребенок, способный рассуждать не хуже, а то и лучше многих ее ровесников, требовал особого обращения, и Стифа понятия не имела, каким оно должно быть. В конце концов, перегруженная советами своих коллег, приятелей и друзей, женщина предоставила Сколоту полную свободу действий — хочешь, сиди дома целыми днями напролет, а хочешь, броди по городу в одиночестве, достойном бродячего поэта.

И Сколот выбрал последнее.

Вооруженный рогаткой, он бродил по широким улицам и крохотным переулкам, топтал грязных, мокрых, вонючих крыс, провожал традиционно мутными глазами воришек. Ему было без разницы, кто они такие, а красть у мальчика было нечего — деньги он с собой не носил, а рогатка вряд ли представляла интерес для тех, у кого имелись под курткой или за голенищами сапог ножи и стилеты.

Для начала он попробовал стрелять из нее орехами по стене. Орехи разлетались, как ядра тяжелых пушек, и трещали на весь двор. Впрочем, хозяева не спешили выходить, и Сколот израсходовал весь свой боезапас раньше, чем сообразил, что каждый его снаряд попадает точно в цель — в избранную мальчиком трещину между камнями, в подсохшие потеки чьей-то крови и в рыжеватый, чахлый, едва ли не мертвый мох.

Дальше в ход пошли камни, крупные и не очень. Стрелять ими по стене было не так весело, как орехами, и Сколот, поразмыслив, решил испытать себя в роли настоящего охотника. Серые силуэты крыс тут же прыснули во все стороны, прячась от гибели, но пятерых камни все-таки настигли, и мальчик внимательно обследовал их промокшие трупики. Ничего особенного, разве что кости ужасно хрупкие — человека таким выстрелом не убьешь...

Спустя пару дней госпоже Стифе прислали официальную жалобу, заверенную печатью наместника — мол, ее сын перебил добрую половину имперских грызунов, сбил ворону с крыши экипажа лорда Свера, шибанул осколком необожженного кирпича по лотку с яйцами — преднамеренно, хотя догнать его никто не сумел. Будь у Сколота менее примечательная внешность, и его бы не узнали среди сотен чужих детей, но светлые, почти белые, волосы и бледная кожа выдавали ребенка раньше, чем он успевал переименоваться и заявить, что не знаком ни с госпожой Стифой, ни с хозяином таверны, ни с лекарем, подарившим ему ценное оружие.

— Сколот, — позвала мальчика мать, с недоумением перечитывая письмо. — Ты что, действительно все это... сделал?

Мальчик нахмурился.

— Нет, я тебя не ругаю, — всплеснула руками Стифа. — Ни в коем случае не ругаю. Мне просто... удивительно, что ты, с твоим-то умом, пальнул по куриным яйцам и допустил, чтобы тебя увидели посторонние.

— А если не видят, — встрепенулся Сколот, — можно стрелять?

Женщина рассмеялась и ничего ему не ответила.

На следующий день она рассказала о своей маленькой, но милой проблеме хозяину таверны. Широкоплечий, суровый, смуглый мужчина выслушал ее с таким удовольствием, будто речь шла не о сыне его работницы, а о сыне его жены. Во взгляде хозяина порой проскальзывала гордость — ну еще бы, отнюдь не все мальчишки такие смелые, чтобы стрелять из рогатки по яйцам и воронам! — и произнес:

— Через неделю состоятся первые стрелковые состязания. Спроси у него — может, он захочет принять участие?

И Сколот, разумеется, захотел.

С арбалетами и луками он прежде не соприкасался — оружие было дорогим, не по карману одинокой работницы таверны. По счастью, на состязаниях тем, кто не имел собственного снаряжения, выдавали казенное — и в довесок цепляли на рукав зеленую ленту в бахромой, символ честной борьбы.

Первые состязания были призваны отыскать самых талантливых и уверенных в себе стрелков, и на них проходили все, кому не лень — стражники, мастеровые, бродяги и менестрели, кузнецы, торговцы и прочий разномастный люд. Толпа радостно гудела, предвкушая грядущую попойку, но ни разу не промелькнули в ней эльфийские уши — хотя несколько лет назад, до утверждения закона об искоренении иных рас, эльфы приплывали на Карадорр с берегов Тринны и забирали все призы, обставляя человеческий род с неизменной ловкостью и легкой насмешкой.

Вокруг стрельбища наскоро возвели трибуны, жители города опасливо уселись на ряды скамеек, загудели трубы, поднялись рваные знамена, и на площадку перед мишенями выскочил невысокий паренек в шляпе.

— Дамы и господа! — хорошо поставленным голосом зачастил он. — Сегодня мы открываем сезон летних состязаний, и да будут они благословенны! Участники собраны, луки выданы, стрелы, — он хихикнул, — посчитаны, и я прошу господина Оля, известного городского кузнеца, пройти на стартовую черту... стоп, стоп, стоп, господин Оль, вы немного поторопились! Шаг назад, пожалуйста! Стрелу на тетиву! Сперва покажите себя в простейшем из нынешних заданий — пробейте самое сердце мишени, расположенной в двадцати шагах от вас!

Сколот наблюдал за кузнецом со смесью зависти и восхищения. Какое сильное тело, какие крепкие руки! Движения, совершенные господином Олем ради выстрела, отпечатались в памяти мальчика так четко, словно их внес туда летописец. Жаль, что кузнец, отвлекшись на чей-то подбадривающий крик, в итоге все-таки промахнулся — стрела прошла в паре ногтей от цели, а паренек в шляпе разочарованно завопил: