Wonderful world

***

Боль — это рак.

Медленно растущий и разлагающий. Он пожирает тебя изнутри, разъедая стенки твоего сознания и терпимости, рассыпая все на молекулы чего-то большего, чем просто страдание.

Боль — это скорбь.

Аккуратно тянущая и кричащая. Ты внешне молчишь, вдыхая воздух, которым больше никогда не сможет наполнить легкие на все проценты. Он втягивается в тебя бледной массой, пока глаза наполняются водой, которую невозможно остановить.

Боль — это издевательства.

Резко кричащие и режущие. Никто не понимает твоего внутреннего чувства, да и кто сможет — ведь ты никому об этом не рассказал. Человек молчит, пока может, а дальше — только хуже, ведь так он может долго.

Долго.

Д о л г о.

***
 

Chapter 1.
Боль — это рак.

— Дорогая матушка, мне здесь хорошо. Меня кормят, поют, хорошо относятся, — карандаш слегка дрогнул. — Они очень приятные люди, и я рад…

— Что ты продала меня им… — нижняя губа затряслась то ли от страха быть услышанным, то ли просто от вранья. Эмили Хоуп ударилась головой о стол, на котором лежал кусок пергаментной бумаги и гусиное перо. Листок мгновенно намок от воды, предательски стекающей из глаз. Девочка молча хныкала, пока господа, у которых девятилетняя служанка работала уже второй год, спали.

Эмили привезли им в семь лет, когда имение Хоуп полностью обнищало. У девушки было три сестры и два брата, меньше её всего на год. С болью в сердце отец приказал девочке « дабы спасти и семью, и тебя, моя милая », пожить в имении Роквинов, что стоит на северных берегах полноводной реки Темзы. Насколько отец оценил жизнь дочери, она не знала, но то, что после этого имение Хоупов вновь зацвело — было известно каждому.

— Почему меня не забирают? Почему? — Эти мысли не давали девочке покоя, поэтому каждую ночь она писала письмо домой в надежде, что за ней приедут.

Роквины оказались довольно приятными людьми с великолепными манерами и нравами. Аристократы в пятом колене, они были богаты и известны по всей Англии, собирая за собой множество сплетен и интриг. Эмили стала прикреплена за молодым Лордом — сыном главы дома. Ему было всего двенадцать, но корни уже сейчас вырывались наружу, чтобы дать в полной мере ему зацвести.

Все было хорошо… По крайней мере, первые три месяца службы. Девушка привыкала к новому уровню жизни и людям, улыбаясь через слезы всем и каждому. Но дальше последовали оскорбления. Больше. Жестче. Обиднее.

Молодой Лорд называл Эмили выблядком и тварью, пока она натирала ему ботинки.

Он щипал её за руки и ноги, пока она добавляла ему горячей воды в ванную.

Он тянул Хоуп за волосы, пока девушка застегивала ему рукава на рубашке.

И это продолжалось без перерыва. Страшнее всего было то, что она не могла никому ничего рассказать. А лишь молчать. Её горло застывало в немом крике уже второй год, но боль, которая не могла вырваться, сидела и ела её, начиная с ребер. Она росла, наполняя тело колючками и броней. Таким хрупким и тонким панцирем, будто крылья бабочки. Эмили терпела, надеясь каждый день, что это кончится завтра.

То самое завтра не наступало, а Лорд рос и ещё больше изощрялся. Поэтому на следующий день Эмили стояла на крыше одной из башни на холодной каменной кладке, выполняя приказ Лорда. В глаза били яркие вечерние лучи, столь резкие, что приходилось зажмуриваться. Девушке нужно было забрать из гнезда пташки, что построила гнездо на верхушке, яйцо. Эмили тянулась всеми силами за ним, пока Лорд стоял где-то внизу, выкрикивая команды.

— Ну ты и тупая, — он стоял, облокотившись руками на перила, — встань на носки…

— Простите, милорд, — девушка говорила очень тихо, боясь потерять равновесия, — но я уже на них стою.

— И кто виноват, что ты такая коротышка? — Он злобно засмеялся.

Девушка прикусила губу, ибо боль снова начала циркулировать по венам, как красная, огненная вода.

— Быстрее! — Он начал кричать, — скоро отец придет!

Эмили решила поднять одну ногу, встав на малюсенький приступок, образовавшийся от камня. Девушка, не теряя равновесия, оперлась на него слегка и, резко отпустив вторую ногу, стоявшую на земле, подпрыгнула. Она ухватилась кончиками пальцев за яйцо и, выхватив его из веток, вытащила. На секунду её охватило чувство радости от того, что она выполнила приказ. Что её он не назовет дурой, ведь она это сделала… Но также мимолетно все это закончилось.

Девушка почувствовала неладное, ещё когда её ноги слишком долго не чувствовали холодную кладь. Далее последовал удар и хруст — нога подвернулась. Эмили не вскрикнула, ведь девушка больше не чувствовала физической боли. Ударившись лицом о скат крыши, после чего по лицу потекла кровь, она сжала яйцо двумя руками. Открыв глаза, она увидела то, отчего сердце замерло.

Девушка летела вниз с крыши замка, а в глаза бил яркий свет.

Она упала на спину: белое платьице было измазано кровью, а бледные руки оказались раскинуты в стороны. Голова с открытыми голубыми глазами смотрела на закатное, желтое небо. А на животе Эмили лежало маленькое, треснувшее яйцо, из которого доносился голос черного вороненка.
 

***

Chapter 2.
Боль — это скорбь.

Рыжие, кудрявые волосы развивались от ветра, создавая огненную завесу. Он наливал чай с грустной, тоскливой улыбкой. Этот цикл продолжался постоянно.

Чай — склон — ветер — сон.

Он тосковал. По её глазам, смеху, слезам. Шляпник был готов отказаться от всего мира, чтобы вернуть её, чтобы увидеть её, чтобы почувствовать…

А она жила, так говорил Кролик. Казалось, что нужно любящему человеку больше, чем счастье любимого, но ему хотелось большего. Ему нужна была Алиса.

— Зачем я отпустил? Почему? Я чувствую её запах, Кролик, я ощущаю тепло её рук каждый раз, как вспоминаю наше прощание. Я так глуп…

— Прекрати, Дорогой друг, — ушастый лег на зеленую траву, — ты сделал все правильно. Она не смогла бы жить здесь.

— Я тоже не могу…

— Не смеши меня, — Кролик повернул голову к Шляпнику, который смотрел куда-то вдаль, — ты здесь родился, значит — и помрешь тоже недалеко отсюда.

Наступило молчание. Ветер играл ветками рыжих волос, а скрипучий дуб, под которым лежали эти двое, пел свою серенаду.

— Как думаешь, она любила меня? — Чуть робко спросил Шляпник.

— Смотря, что ты подразумеваешь под этой фразой, — выдохнул Кролик.