Хайноре. Книга 2

Глава 1. Крепость в горах

Старая Рунлейв знала, как делаются дела на Севере.

Барги тоже. Поэтому, когда ее люди схватили его и потащили к Камню, Барги не противился. Предателей на Севере привешивают за руки к скале и потрошат наживо, богам на радость, а своим для устрашения. Но свои и так сейчас перепуганы, да и Барги был когда-то верным человеком. Потому Рунлейв велела предателя просто вздернуть. По старой дружбе. А вот тело потом отнести ближе к захваченным землям, и там уже дать потроха наружу. Пускай боятся щенки с материка. Пускай думают, что в горах засели звери, чудовища и бесы, способные на что угодно ради Севера и конунга, меда ему рекой за столом Воителя. В прошлый раз ее парни сделали для материковых «красную птицу» из одного их брата, схваченного среди прочих у деревни близ Корхайма. Груни говорил, надо и Барги пустить полетать на кровавых крыльях, но Рунлейв отказалась. По старой дружбе.

Пусть предатель нарисовал на теле вражеское знамя и думал, что сможет скрыть его от своих, все же Рунлейв хорошо помнила его мать, и сын ее с Барги когда-то очень давно дружил. Пусть его наказанием будет не страшная смерть, а одиночество среди псов, кормящихся объедками со стола Воителя.

Когда парни потащили тело предателя вниз, Рунлейв велела всем расходиться по норам. Зима вступила в свои права, пики занесло снегом, холод пробирался даже в хорошо прогретые комнаты старой горной крепости времен Первых Ярлов. Нехорошо, если кто-то из ее деток простынет или помрет. Их и без того мало осталось, кто же будет встречать друзей с материка и возвращать Север его богам?

Она потом и сама ушла, когда высокие фигуры ее мальчишек скрылись внизу и превратились в маленькие черные зернышки. Рунлейв долго-долго спускалась вглубь скалы по камням-ступеням, ведущим в священный грот, что горцы отвели для храма. Временного, конечно, пока они не вернули богам их родные святилища. В гроте, где было влажно и почти тепло без мехового плаща, боги стояли вкруг, словно собрались на совет и решали судьбу островов. Рунлейв понимала, что это были всего лишь наспех срубленные тотемы, в которых боги едва ли задерживаются надолго. Она знала, что все они, как и Великий Убийца, которому Рунлейв служит со дня первых кровей, решают дела куда более важные, нежели их, человечьи, споры. Но горцам так было радостней и легче — знать, что боги всегда с ними, всегда рядом, готовы бороться и благословлять. Рунлейв же видела в глазах тотемов только укор и осуждение. Как, мол, вы допустили, что сюда явились эти твари с материка и заняли ваши земли? Как, мол, вы такое позволили?

Ничего, неизменно отвечала жрица, когда спускалась сюда, воздать богам, вскорости острова снова будут нашими. Дайте только срок, дорогие отцы, сердечные матери, дайте время и не покидайте своих детей. Этим ее, Рунлейв, служба и заканчивалась. Обещаниями, увещеваниями, стойкостью на укоры и упреки. Северные боги, как и островитяне, не выносят оправданий и раболепия, не терпят заискивания и унижений. С ними нужно быть холодной и строгой, но в то же время покорной воле. В точности как с конунгом, только вот с ним-то Рунлейв позволила лишнего…

Она замерла напротив тотема, изображающего сухое, рубленое лицо с черными губами и безразличным взглядом. Ощущения, конечно, совсем не те, что в храме Корхайма, и уж тем более не те, что в Гнезде Гримурха на Пиках, но что-то Рунлейв все-таки почувствовала. Ее бог здесь, смотрит деревянными глазами с подтеками липкой смолы и чуть кривит пропитанные всеми ядами мира губы. В сказаниях о Гримурхе говорится, что его рот почернел, а кожа стала снежно бела после того, как Великий Убийца решил испробовать на себе все сущие яды, дабы найти тот, что способен погубить бога. Такого яда он не нашел, зато обрел сам и дал своим подопечным великое знание — способность и лечить, и убивать.

Старшие жрицы из Гнезда отправили Рунлейв служить конунгу, когда той только минуло восемнадцать зим, и ох как она намучалась, латая раны этого неуемного властителя островов. Одно радовало жрицу — сейчас Биръёрн сидит подле Воителя, пьет мед, хохочет и думать не думает о сражениях, поединках и о том, как бы побыстрее напороться на вражеский топор. Впрочем, и лечить его пришлось бы уже не Рунлейв, к радости ли, к горю.

Позже Груни Волчонок нашел ее в общей зале — большой пещере немного выше круга богов, где бежавшие северяне обустроили свое жилище. Высокий, сероволосый, с бородой, переходящей в мохнатую грудь, Груни походил на старца, хотя был даже моложе ее сына. Волчонка можно бы уже звать Волком, главой рода, от которого остался он, ну и может его сестрица Грута, ежели выжила после позорной бойни за Корхайм. Но для Рунлейв все здесь были юнцами и молодняком, щенками в родильных соках, чьи старшие родичи ушли воевать, но так и не вернулись. Хорошо бы помощь пришла вскорости, в который раз подумала жрица, так мы недолго протянем.

— Ну, говори.

— Сделали, — сказал Груни своим гулким, что песнь рога, голосом. — Красиво сделали, фалавенцам вывернет брюхо, когда увидят наше им подношение.

Рунлейв хмыкнула, снова опускаясь перед люлькой. Маленькому сынишке Эрны нездоровилось, простыл с приходом зимы. Была еще Марна, ее ученица, но деток жрица никому не доверяла. Малыши, рожденные в свободе, не знавшие пяты людей с большой земли, — это их будущее. Что взять с тех, чьи матери и старики остались в столице, под властью фалавенцев? Прогнившее семя. Их, конечно, еще можно было спасти, перевоспитать. Но время идет, а сейчас их воспитанием занимаются люди Королевства. Рунлейв тихо напевала себе под нос, утешая малыша, пока потчевала его горьким настоем, а Груни все стоял над ней и сопел, словно не решаясь снова задать вопрос, ответ на который уже и без того знал.

— Дай мне добро, — заговорил-таки, — без благословения не сунусь. А надо бы. Мы бы вышли с той стороны гор, поправили старый ялик. И прошлись с гарпунами вдоль берега, далеко бы идти не стали, я тебе говорю. Ты же знаешь, в море нам равных нет. Пусти, пока вся вода льдом не стала.