Харапутра

Пролог

Нью-Йорк, 1900-ый год

Из-за сильной жары окна трёхэтажного особняка, находящегося недалеко от Центрального парка, были открыты. Когда с залива налетали порывы ветра, легкие тюлевые занавески на окнах взлетали, приоткрывая любопытным взорам прохожих убранство комнат.

Судя по обстановке, у хозяина дома водились деньги. С тротуара можно было видеть сверкающие хрустальные люстры, картины в золоченых рамах, шкафы, украшенные витиеватой резьбой, остролистные пальмы и букеты цветов в пузатых вазах.

Всё это великолепие принадлежало Чарльзу Риверсу, несколько лет тому назад приехавшему вместе с семьей в Соединённые Штаты из Англии. Мистер Риверс приобрел в Нью-Йорке особняк на девяносто шестой улице, а также стеариновый и мыловаренный заводы недалеко от города. Кроме свечей и брусков мыла на этих предприятиях выпускали еще олеин, а если появлялись заказы — то и динамит.

Большую часть времени Чарльз Риверс проводил в заводских конторах. Его жена, дочь и племянница привыкли к тому, что с понедельника по пятницу, а также всю первую половину субботы его не бывает дома. Чарльз Риверс проводил в кругу семьи вторую половину субботы и воскресенье, за исключением нескольких часов, когда он уединялся в своем кабинете, оформленном в восточном стиле для того, чтобы немного помедитировать и покурить кальян. Привычку медитировать, как и курить кальян, мистер Риверс унаследовал от младшего брата, погибшего в Индии. Тот был не только храбрым офицером, но и неисправимым повесой и, находясь в Индии, женился на красавице-индуске, отправив ее незадолго до своей гибели вместе с крохотной дочерью (девочке тогда не было еще и года), к матери в Англию. Английский климат индианке не подошел, и вскоре после приезда она слегла, а когда узнала, что ее любимого супруга не стало, впала в депрессию и умерла. Вслед за невесткой ушла в мир иной и свекровь. Чарльзу пришлось стать опекуном маленькой племянницы, унаследовавшей от матери смуглый цвет кожи и угольно-черные волосы.

Центральный парк, рядом с которым находился особняк мистера Риверса, пользовался большой популярностью среди жителей Нью-Йорка, особенно — в жаркие летние дни. Толпы горожан ежедневно направлялись туда, чтобы укрыться от изнурительного зноя под раскидистыми кронами деревьев. Фонтанчики с питьевой водой утоляли жажду всех, приходивших в парк, а лениво расхаживающие по газонам голуби, совсем не боялись людей и спокойно клевали хлебные крошки у их ног.

В полдень 17-го июня жара усилилась и стала невыносимой: воздух казался горячим, как пар, рвущийся из носика закипевшего чайника, и число людей, бредущих по девяносто шестой улице в сторону Центрального парка, заметно увеличилось.

Возле дома мистера Риверса остановились двое: смазливый парень лет двадцати и хорошенькая рыжеволосая девушка. Парень, рассматривая особняк, присвистнул и с плохо скрытой завистью произнес:
— Живут же некоторые!
— Да, — подтвердила девушка. И, вздохнув, тихо добавила: — Так жалко, что у нас с тобой никогда не будет ничего подобного.
— Ну, это мы еще посмотрим! — ответил парень с вызовом. — Говорят, милочка, что в нашей стране каждый может разбогатеть, если захочет и если, как следует, постарается. У меня, дорогуша, есть соображения как можно быстро и легко заработать кучу долларов.
— Интересно, чей этот дом? — спросила девушка, не отрывая взгляда от окон дома, за которыми царила роскошь.

***
В это время на втором этаже особняка, в комнате обитой узорчатым китайским шелком, вертелась перед зеркалом молодая блондинка, примеряя сиреневое платье с блестками. Это была жена Чарльза Риверса. У нее спиной стояла француженка-модистка. Модистка, бормоча что-то себе под нос, бросала быстрые и внимательные взгляды то в зеркало, то на клиентку.

Женщины настолько увлеклись примеркой, что ничего не замечали вокруг себя.
— О, миссис, — наконец нежно проворковала модистка, — этот оттенок лилового вам очень идет... — Немного помолчав, она с задумчивым видом добавила: — А что, если добавить вот сюда еще немного стекляруса? — и коснулась лифа недошитого платья, едва не уколов миссис Риверс одной из булавок, вколотых в игольницу, прикрепленную к браслету на запястье.

Хозяйка дома воскликнула:
— Сиси, осторожнее! Какая ты же однако неловкая!
— О, простите меня, миссис! Простите... — затарахтела француженка испуганно.
Эмилия Риверс снова повернулась к зеркалу и сказала:
— Да, пожалуй, на лиф можно добавить немного стекляруса. Это будет эффектнее. Но, Сиси, я же говорила, что хочу глубокий вырез, а ты сделала небольшой.
— Простите, миссис. Я не решилась. Хорошо, сделаю глубже, а сейчас мне нужно подшить подол.
Опустившись на колени, француженка начала подворачивать край платья на миссис Риверс, закрепляя его булавками с бусинками на концах. Она делала это с восхитительной ловкостью. Через пару минут, закончив работу, модистка поднялась с колен и спросила:
— Вас устраивает такая длина?
— Вполне, — ответила молодая блондинка, с удовольствием рассматривая себя в зеркале.

Хозяйка дома и модистка не заметили, как в комнату вбежала белокурая малышка лет шести. Остановившись на пороге, она стала осматриваться и заметила на круглом столике, стоящем у окна, разные интересные штучки. Глаза девочки радостно вспыхнули, когда она подбежала к столику. На столике лежало много всего: симпатичные, отороченные кружевом, подушечки с иголками, несколько жестяных коробок, и внутри них — катушки с разноцветными нитками, бусинки, бисер, и еще наперстки, тесьма и другое.
Схватив кусочек мела и маленькие блестящие ножницы, девочка выбежала из комнаты.

— Ну, вот, — сказала модистка, — теперь платье сидит на вас как влитое. Вам оно нравится?
— О, да, — ответила блондинка. — Я довольна. Когда платье будет готово?