Хардэдж

Хардэдж

  До 35 лет у меня было извращенное представление о мире.
  Мне действительно казалось, что все люди на свете только и мечтают, что писать абстрактные картины и становятся юристами и врачами лишь потому, что не умеют рисовать.
 
  Фрэнк Стелла

Hard-edge  — живопись жестких конкуров ("Википедия")

 
 
  Это было возмутительное предложение. Возмутительное по своей сути и до нельзя обидное.
  — Я правильно тебя поняла? Можешь не отвечать. Знаю, что правильно.
  Мне хотелось развернуться и бежать, куда глаза глядят, только чтобы не разреветься на месте. Но на ближайшие пару километров тянулся пляж, пустынный осенний пляж, освещаемый тусклым светом фонарей и мерцанием одиноких звёзд, почтивших наше северное небо своим визитом. Самый романтический вечер в моей жизни заканчивался банально и пошло. Как можно мне предлагать такое?
  — Всего лишь полгода. Больше не понадобится, — он говорит об этом, словно берёт тачку в аренду.
  Меня покупают на шесть месяцев. Ненавижу бить людей по лицу.
  — Что же не год, не два, не три? Или средства не позволяют?
  — Времени нет, — Котя смотрит мне в глаза, перехватив мою ладонь, так и не достигнувшую своей цели.

  Мы познакомились на выставке импрессионистов. Меня сначала немного смущала разница в возрасте, но стоило ему заговорить, все барьеры пропали. С Котей было легко и сразу на "ты". Он уверенно чувствовал себя в нашей университетской тусовке, и молодежный сленг в его исполнении звучал так естественно, что у меня ни разу не возникло мысли "пенсионер, а туда же". За импрессионистами последовал ренессанс, потом постмодерн, а напоследок оставался Фрэнк Стелла, которому я, грешным делом, пыталась подражать. Нет, конечно не белой эмалью на черном холсте, а с помощью графических программ, словно созданных для постижения тригонометрии в цвете.
   — Удивительно, как "Серия волн" принадлежит тому же человеку, что и "Черные картины", — Котя стоял у меня за спиной напротив огромной репродукции в художественном зале.
  — Это всего лишь точки схождения многочисленных линий, — отвечала я. — Ничего личного. И лишнего. Когда-нибудь я повешу такую картину себе на стену.
   Знакомство наше с Котей длилось почти две недели, и он успел покорить меня тонким ощущением красок, какой-то неистовой жаждой жизни и способностью в каждой мелочи увидеть Вселенную. Вот как будто бы он вчера вдруг обнаружил этот мир и от удивления не может прийти в себя. А сегодня — море, звёзды, фонари, и так грубо всё испортить?
  — Как ты думаешь, сколько мне лет? — спросил Котя, когда я успокоилась и прекратила попытки расцарапать ему физиономию.
  Сказать, как есть? Пусть не мнит о себе, старый пень. Я сделала вид, что думаю. В глубине души шевельнулась неуместная жалость. Сбросила десятку.
  — Ну...сорок два?
  — Я паспорт покажу. А то ты не поверишь.
  Поймав луч желтоглазого фонаря, Котя протянул мне "дубликат бесценного груза". Со стандартной фотокарточки на меня смотрел молодой мужик. Тридцатник от силы. Так и есть: судя по дате рождения ему двадцать шесть. Почти ровесник.
  — Фотке два года. У меня год за двадцать. Необратимо и неизлечимо.
  — Да ну.
  — Не да ну, а синдром такой, довольно редкий.
  Я машинально перелистнула страницы, также машинально отмечая: не судим, не женат. "Константин, отчество-фамилия". Тёзка? Родственник? Однофамилец? Из-под обложки паспорта мне в ладонь соскользнули другие снимки, пять штук. На них тот же человек. Почти тот же, с разницей в возрасте.
  — Приходится часто фотографироваться. А то в аэропорту не узнают, не объяснять же им каждый раз.
  — Бред, — неужели он думает, что я в это поверю?
  — Ну вот сколько тебе сейчас? Двадцать два? Три? А представь, что через год — сорок. А ещё через год — шестьдесят.
  — А потом? — я недоверчиво смотрела на Котю.
  — А потом как повезёт. Старость, говорят, не радость.
  — Глупая, дурацкая шутка. И вообще, шёл бы... шли бы вы, знаете, куда?
  — Я, конечно же, пойду, но сначала послушай. Видишь ли, на Земле столько необычных мест, где я хочу побывать. Настолько красивых, что одному эту красоту не осилить. Нужно, чтобы рядом был кто-то, с кем бы можно было её разделить, иначе осознание её переполнит сердце и разорвёт его на части. Неужели тебе не хочется посмотреть весь мир? Не упускай такую возможность. Соглашайся.
  Глаза у Коти зелёные с ярко-синим ободком вокруг зрачка. Сквозь линзы очков они кажутся выразительней и больше. Седая шевелюра ему даже идёт. Он похож на какого-то известного Голливудского актера.
  — Почему я?
  — Потому, что ты понимаешь. Ты ведь чувствуешь, какой болезненной может быть красота, какой испепеляющей, неподъёмной для одного? Ты ведь неспроста на всех выставках отираешься. И художества твои я видел в студенческом альманахе. Лабиринты безличной визуальности. Так ты это называешь? И ещё...
  — Что ещё?
  Если сейчас соврёт про любовь до гроба, развернусь и уйду. Пешком по песку до ближайшей магистрали. Но он кладёт мне на плечо руку, которая почему-то кажется очень тяжёлой, словно столетний дуб взвалил на меня свои могучие ветви.
  — У меня нет времени искать.
 
  Через неделю я оформила академ отпуск, и мы уехали в Италию. Я училась по запаху различать каберне совиньон и шардоне. Котя выглядел счастливым и помолодевшим.