Хельмова дюжина красавиц. Т.2. Ведьмаки и колдовки

Глава 8. Где события набирают обороты

Глава 8. Где события набирают обороты

Ничто так не убеждает в существовании души, как ощущение того, что в неё насрали.

Из откровений пана Мазепова, живописца, сделанных им после первой творческой выставки, на каковую пан Мазепов возлагал немалые надежды.

– Труп, одна штука, – сказал Себастьян, пнув пана Острожского остроносой туфелькой. – Экий ты, братец, неосторожный. Кто ж так со свидетелями-то обращается?

Младший насупился.

Нервничает?

И на труп глядит с опаскою, точно подозревает за мертвяком нехорошее. Оно, конечно, бывает всякое, и встают, и ходют потом, людей обыкновенных лишая законного сна; но чутье подсказывало Себастьяну, что нынешний труп – самого обыкновенного свойства.

– Я его связал, – сквозь зубы процедил Лихо.

Его правда. Связал. Кожаным шнурком, которым обычно волосы подвязывал. И главное, вязал со всем старанием, затянул так, что шнурок этот едва ли не до кости впился.

– И на поле никого не было.

– Хочешь сказать, что он сам? – Себастьян, подобрав юбки, которые в следственном деле мешали изрядно, присел. Наклонившись к самым губам мертвеца, он втянул воздух. – Чуешь?

– Что?

– А ты понюхай.

Нюхать пана Острожского Лихо явно не желал, но подчинился.

– Медом вроде…

– Медом. И еще чем?

– Бес!

– Нюхай, я сказал.

Лихо зарычал.

– Ты ж волкодлак, у тебя чутье должно быть, как у породистой гончей… – Себастьян погладил братца по макушке, и в приступе родственной любви, которая как всегда проявилась престранно, сказал: – Унюхаешь правильно, я тебе ошейник куплю. Модный. Именной и с подвесочкой…

– А в челюсть? – мрачно поинтересовался Лихо, наклоняясь к самым губам пана Острожского.

– А в челюсть меня нельзя. У меня еще свидание…

Это Себастьян произнес с печалью, которая, однако, в ожесточившемся сердце младшего брата не нашла понимания. Лихо лишь фыркнул и ехидно поинтересовался:

– На свадьбу позовете?

– Всенепременнейше! И если дальше пойдет также, то женихом… ты не отвлекайся, нюхай.

– Мед липовый… и деготь… еще воск… нет, воском он усы мазал.

– Молодец. Дальше?

– Соленые огурцы и чеснок… погоди… – Лихо отстранился и головой мотнул. – Чесноком пахнет, но… не изо рта. Он его не ел, а…

Лихо отодвинул ворот белоснежной рубашки и, увидев красную, покрытую язвами шею пана Острожского, тихо сказал:

– Это не я. Я его, конечно, придушил слегка… разозлился…

Себастьян покачал головой: крайне неосмотрительно было с точки зрения пана Острожского злить Лихослава. Он и человеком будучи характер имел скверный, а с волкодлака перед полнолунием и вовсе никакого спросу.

– На ожог похоже, – Лихо коснулся волдыря когтем.

– Ожог и есть, только не огненный, а химический, приглядись хорошенько… да расстегни ты ему рубашку, не волнуйся, он возражать не станет.

– Не скажи, – прежде, чем к рубашке лезть, Лихослав снял ботинки, стянул носки и, скатав комом, сунул их в рот покойнику.

Себастьян, за сим действом наблюдавший с немалым интересом, на всякий случай отодвинулся и, ткнув в труп пальчиком, произнес:

– Я, конечно, понимаю, что у тебя есть причины его недолюбливать, но… носки в рот? Это как-то чересчур. Прекращай глумиться над телом свидетеля…

Мертвяку он почти сочувствовал.

– Я не глумлюсь, – ответил Лихослав, для надежности затягивая поверх носков ременную петлю. – Он с Серых земель… и мало ли, как оно… это тут у вас покойники с большего народ смирный, а там…

Договаривать не стал, разодрал рубашку мертвеца.

Пятно на груди было не красным – черным, вдавленным.

– Вот же… и не побоялся Вотанов крест надеть! – удивился Лихо, пятно трогая. – Хотя, конечно, если с большего человек… крест его не спас.

– Но след оставил. Если крест был освящен должным образом, а судя по глубине ожога потерпевший не пожалел денег на полный обряд…

Панночка Белопольска к мертвяку прикасаться брезговала. И всерьез подумывала про обморок, потому как девице приличной видеть этакие ужасы было непристойно… и не пристало… и вообще мутило… а ежели вдруг да вывернет?