Химера

Химера

Шептались, будто она отдала свое сердце, чтобы стать химерой. Но Сашка в это не верил.

Во-первых, даже химерам, наверное, нужно сердце. А во-вторых — ну разве она хоть немного изменилась?

Все те же мимолетные улыбки кадрами из лениво отрисованного мультфильма, те же длинные пальцы, которыми она легко брала октаву еще лет в восемь, те же зеленые, болотные глазищи — ведьминские, смеялась тогда Лида.

Но она очень выросла. Нет, не так. Повзрослела. В Сашкиных воспоминания Лида была юркой ящеркой. Немного угловатой, неуклюжей, смешливой девчонкой, с которой хорошо было лазать по подвальным катакомбам и забираться на пыльные чердаки. А теперь она подкрашивала губы, взгляд у нее потемнел, и смотрела она так, что внутри все съеживалось.

Сашка глядел на нее из-за спин, и думал: узнает или нет? Столько лет прошло.

Они учились вместе в старой школе на севере города, прятались в полуразрушенных коридорах после захода солнца, забирались в верхний класс и лежали на вывороченном паркете полночи, глазея на небо в дырчатом потолке. Считали, кто больше разыщет звезд. Щурились, рисовали пальцами созвездия, смеялись, спорили:

— Да нет же, это спутник!

— А может, комета? Вон, падает…

А потом, утомленные беготней, измотанные бесконечными разговорами, засыпали, случайно соприкоснувшись плечами.

Лида исчезла, едва они перешли в восьмой класс. Лето они еще провели, исследуя черные озера — гонялись по навесным мосткам, роняя в воду хлопья ржавчины — а в школу она просто не пришла. Квартира их в старом доме с арками, где пахло мхом и плесенью, опустела. Даже дверь не захлопнули, бросили как есть, и только посреди большой комнаты валялся фантик.

Хотя что там удивительного? Дома в Мирске вечно стояли полупустые. Селились подальше друг от друга, забирались повыше.  Ночью город светился случайными пятнами. Окно здесь и там, а дальше целый квартал тьмы и два окошка друг напротив друга. А проспект, на котором жила семья Лиды, нравился Сашке особенно. Здания там стояли высоченные — этажа по четыре. Смотрели вытянутыми окнами с витражной расстекловкой, а сверху вытягивались остроконечные крыши с пустыми флагштоками. А сам он с матерью жил в тесном переулке с грушевыми деревьями. У них был собственный садик и отдельный вход, а ближайшие соседи жили за углом.

Листья облетали, цветными пятнами собирались на лестнице ратуши, и подниматься нужно было осторожно — не поскользнуться бы. Сашка сжимал свой портфель под мышкой. Оделся поприличнее, галстука так и не отыскал — ну и ладно, зато причесался как следует. Все-таки не каждый день встречать делегации.

Выпустившись из академии, Сашка переводил только письменно. Делегация Актаритов приезжала редко, а устно для них переводил один и тот же старикан. Сашка работал над деловыми письмами, должностными инструкциями и директивами — вот это у него ратуша запрашивала в избытке. Но старикан преставился, и других специалистов по актаритскому просто не осталось. Пригласили Сашку.

В этот раз прибывала не одна Актария. Собиралось миров пять или шесть, и выбоины на фасаде ратуши тщательно завесили флагами. Кто-то из послов прибывал с собственным переводчиком. Кто-то запрашивал специалистов в Мирске. Актариты тоже — и вот у Сашки большой заказ, ответственный, и портфель скользит под мышкой.

А там, в этой разношерстной толпе гостей — Лида. Сашка слышал, что из портала приходила «своя», слышал ее имя, но так и не верил, что это та самая Лида из его детства. Мало ли имен и совпадений… Она ведь пропала так давно.

Делегации долго бродили по цветным залам ратуши, рассматривая иномирные выплески, а Сашка семенил за своим высоким, шумным актаритом и едва разбирал его речь.  Записи он слушал каждый вечер — чтобы не потерять хватку. А вот вживую он не слушал актаритский никогда. Язык был громоздкий и угловатый, как битый камень, и звучал так же: будто мешок гальки трясли. А еще актарит жевал окончания, словно договаривать слова было ниже его достоинства, и поглядывал время от времени на Сашку сверху вниз. Наверное, не особо понимал, как такому щуплому мальчишке доверили дипломатический перевод. Но Сашка держался.

Ратушу в городе называли дворцом междумирья. Порталы здесь зарождались сами по себе, как будто их притягивала какая-то особая магнитная активность, миры выплескивались в залы гейзерами и застывали, окрасив стены, полы и потолки чужими элементами и незнакомыми красками. Какие-то порталы светились, искрили, источали непонятные, резкие запахи. Актария, Ринн или Тарбит — их жители умели переходить через завесу. Другие порталы стояли мертвые, нетронутые — оттуда, как и из Мирска, выбираться не умели. Были, правда, химеры — полукровки, — а уж для них открывались любые двери.

Поговаривали, что химерой не обязательно рождаться. Утверждали, будто где-то в далеких землях есть особые врачи. Будто они то ли гены пересаживают, то ли кровь переливают — в общем, делают что-то такое, отчего человек может стать химерой. Другие болтали, что в химеру можно превратиться, совершив нечеловеческий ритуал. Вырвать сердце и пожертвовать его на портальном алтаре в ночь, когда в зенит выходят по крайней мере три иномирные луны. Но как узнать, когда выходят чужие луны, если в портал даже не заглянуть? Да и с сердцем — мракобесие какое-то. Химеры пусть и полукровки, но вполне себе живые существа. Хотя кто знает, какие органы у тех же актаритов… Глаза ненормально-синие, кожа белая, а волос на голове нет даже у женщин. Риннайцы темнокожие, а руки у них такие длинные, что достают до лодыжек. Тарбитцы еще страннее: не говорят ни слова, а будто бы только думают. И как с ними работают переводчики?  Вроде бы и люди, да не совсем.