Холод отражений
С тех пор, как жена лесника ушла из жизни, минуло несколько лет. Но тронутый глубокой скорбью мужчина так и не смог оправиться. Он, будучи и без того нелюдимым, почти перестал общаться с кем бы то ни было, кроме дочери, и целыми днями бродил по лесу, утопая в жалости к себе. Из своей избы, стоявшей поодаль от села, он выходил рано утром и возвращался домой поздно вечером.
Возможно, в работе, отдавшись ей всецело, вдовец искал утешение. А на то, что дело лесничье не требовало от него столь долгих ежедневных обходов, он внимания не обращал. Как и на то, что от тяжелых дум по оврагам не убежать, за стволами древесными не спрятаться и шепотом листьев их не заглушить.
В этом тихом краю, откровенно говоря, лесник-то не особо был нужен. Ведь браконьеры в такую глушь никогда не заходили, хищного зверья тут обитало столько, что проще сказать – не водилось вовсе, а деревья местный люд рубил в меру и осторожно, с уважением к природе и правилам. По-хорошему, старосте давно бы уже следовало упразднить в селе эту должность, пользы от нее немного. Но жалко было лесника – мужик иному ремеслу не обучен, а ему еще дочь растить в одиночку.
Самой девушке этой осенью исполнилось семнадцать лет. Она, в отличие от отца, не стала отгораживаться от всего мира, хотя тоже очень тяжело перенесла смерть матери. Дочь лесника всеми силами боролась с печалью, ибо знала, что маме на том свете не будет покоя, если ее дитя погрузится в тоску и начнет отказываться от простых радостей жизни.
Поэтому – и в силу своего характера – девушка никогда не унывала. Она старалась как можно больше общаться с односельчанами, ценила дружбу сверстников и всегда старалась помочь нуждающимся. Люди любили ее, а она – людей. Неиссякаемая, преисполненная мощного спокойствия жизнерадостность дочери лесника воодушевляла окружающих, а улыбка, не сходящая с ее лица даже в минуты грусти, была способна растопить лед любого сердца. Казалось, что и зимой, даже такой лютой зимой, какая в этом году изводила село бесконечными вьюгами и безжалостными морозами, за доброй и отзывчивой девушкой всегда следовало тепло весны, где бы она ни появлялась.
А зима последняя и правда людей не щадила, будто вовсе изжить стремилась. Снегу навалило столько, что леснику пришлось сидеть дома – суров лес при такой погоде, в нем и сгинуть немудрено. Посему вдовцу и оставалось только по избе бродить, смотреть в окна, тронутые морозными узорами, да у печи сидеть на стуле и ворошить кочергой угольки, пока дремота не одолеет.
Дочка же его все по дому порхала, постоянно прибиралась, хоть и чисто было, еду готовила, одежду старую латала, рукодельничала, а когда дела кончались – в село отправлялась, нехотя оставляя тоскующего отца в одиночестве. И каждый раз, вернувшись, с улыбкой рассказывала ему о том, что видела, что слышала, что делала, где была и с кем повстречалась. Ее веселый щебет наполнял жизнью этот тихий дом.
Лесник замечал старания дочери, как она пытается приободрить его, расшевелить, и в ее присутствии он силился выглядеть действительно бодрее, даже заставлял себя порой улыбаться. Но с каждым днем в нем крепло сожаление, что он не может дать этой жизнерадостной девушке то, чего она по-настоящему заслуживает.
Жалования, получаемого лесником от старосты, едва хватало, чтобы не голодать да было чем прикрыться. Благо неравнодушные люди помогали чем могли – и то не ему скорее, а его дочери, за доброту ею проявленную и радость, которой она щедро одаривала односельчан. Но негоже ведь такой славной девице на грани нужды прозябать!
Мечтал стареющий лесник, чтобы дочь поскорее нашла себе достойного жениха и обзавелась любящей семьей, чтобы выбралась она из болота печали, куда неволей затягивал ее отец.
Нет, он тоже любил ее, сильно любил. Но именно поэтому и желал, чтобы она отстранилась от него. Лесник ненавидел себя за то, что одним своим мрачным присутствием он заставляет тускнеть свет ее чистой души, и тем сильнее, чем дольше она остается с ним. Ненавидел себя, потому что неспособен сделать дочь счастливой, ибо слаб и подавлен. Ненавидел, потому что не мог воспринимать и приумножать тепло сострадательного сердца девушки, а только притворялся, что ее старания ободрить угрюмого вдовца не напрасны.
Этой зимой леснику пришлось тяжелее всего – он слишком много времени провел с дочерью. Он видел, как от этого меркла ее жизнерадостность. Девушку отравляли его внутренние терзания, непреодолимая скорбь и чувство вины. От этого он страдал только сильнее. И потому, едва началась оттепель, он вновь стал уходить в лес, целыми днями блуждая среди деревьев вдали от дома, чтобы уберечь дочь от яда своей тоски.
Весна наступила внезапно и была так же беспощадна с зимой, как беспощадна была морозная пора с селянами. Яркое солнце пригревало, снег стремительно таял, журчали сверкающие на свету ручейки и ласковый ветерок разносил пение птиц по всей округе. Лес пробудился для жизни. Такой жизни – легкой, свежей, сильной и полной! – в какой не было места леснику, одинокому, отчаявшемуся, ищущему забвения, но скованному любовью к дочери.
Это предел. Лесник понял, что даже тут он стал чужим. И если уж лес, старый верный друг, начал отвергать жалкого безутешного мужчину, столь далекого от жизни, то каково же приходится его дочери, которая постоянно, но тщетно пытается вдохнуть в него эту самую жизнь? С каждым годом ей дается это тяжелее, с каждым годом он отчетливее ощущает, что становится для нее унылой обузой, с каждым годом он все сильнее заставляет ее страдать…
Девушку пора сватать. Пусть подумает и решит сама, кого в женихи хочет. Дальше так продолжаться не может. Лесник губит дочь, тянет ее на дно. Как ни прискорбно это осознавать, она должна покинуть его – рядом с ним у нее настоящей жизни не будет. А сам он, один… ну, как-нибудь.