Холод. Сага. Часть 17. Детки в клетке

Пролог

«ХОЛОД».

Часть 17.

ДЕТКИ В КЛЕТКЕ

ИЛИ

ПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОГО МАСТЕРА

«Опять круги рисует время,

Где мы в плену у сновидений,

Сомнений, страхов, суеверий –

В них мы блуждаем, словно тени.

Опасен гений заблуждений,

Ведь мы всего лишь цепи, звенья

Коварных умозаключений

От частых взлетов и падений.

Мы – дети страшных преступлений,

Ошибок, мелких огорчений.

Здесь слишком много искушений,

А у теней нет отражений…»

ПРОЛОГ

«Сколько там позади километров и миль,

Где дожди разбивают дорожную пыль,

Где любые мечты – бесконечная быль,

А ваниль почему-то горчит, как полынь…»

Прага. Весна 2016 года.

Томаш вынырнул из прозрачной глади бассейна и неспеша поплыл к мраморному бортику. Упершись в него руками, он тряхнул гривой кудрявых черных волос и поднял взгляд вверх. Прямо на уровне его глаз стояли начищенные до блеска дорогие кожаные ботинки.

– Ты как здесь оказался? – он посмотрел на худого высокого гостя, – а где охрана?

Тот усмехнулся и уселся на плетенное кресло из итальянской виноградной лозы. Томаш подтянулся на руках, вылез из бассейна и накинул на себя махровый халат:

– Зачем ты пришел? – начал Томаш, – мы же с тобой обо всем договорились… как тебя там? – он поморщился.

– Можешь называть меня Мастер, – гость усмехнулся, взял со стола бутылку «Кьянти» двадцатилетней выдержки, налил себе в бокал, и, полюбовавшись, как вино играет при свете неоновых ламп, сделал глоток, – я все сделал, – он улыбнулся.

– А где доказательства? – Томаш уставился на сидящего с бокалом вина того, кто велел называть его Мастером.

– Вааля! – он поставил бокал на столик и взял стоящую возле стены завернутую в черную ткань картину. Неспеша он поставил ее на стол, и после этого медленно сдернул с нее скорбный покров, – а вот и доказательства…

На Томаша с картины прямо из глубины темного моря уставились две пары глаз, огромные, страшные, безумные и одновременно тоскующие и ищущие, проникающие своим взглядом прямо в сердце и просверливающие насквозь душу. Над темной синевой моря взмывали вверх кровь и языки пламени. А глаза… Они словно кричали, заставляя застыть на месте и ощутить каждой клеткой мозга бездонный крик поверженной внутри собственного ада души художника.

– Ну что, устраивает? – Мастер посмотрел на Томаша, который с трудом отвел взгляд от картины и кивнул головой, – тогда я хотел бы получить гонорар за свою работу.

Томаш снова кивнул, поправил на себе халат и зашлепал босыми мокрыми ногами, оставляя следы на мраморной лестнице, в свой кабинет. Мастер улыбнулся, положил картину на стол и снова взял в руки бокал с «Кьянти». Покрутив его в руке, он взглянул через красную жидкость, похожую то ли на кровь, то ли на бушующее в его груди пламя, на белоснежную стену и беззвучно рассмеялся…