Холод. Сага. Часть 5. Игры осени

2 глава-4

Кирилл барабанил пальцами по потертому рулю своего жигулевского коня. Как сказал по телефону его друг, это большая журналистская удача. Обычно криминальному журналисту попадаются либо мошенничества, либо какие-нибудь мелкие рыбки, впаривающие аскорбинку вместо БАДа для похудения. Милиция их ловит и отпускает, выписав штраф, порой даже на месте; увидев этот сюжет по телевизору, обыватель вздыхает: «Опять наш народ развели», и все забывается… Здесь был горячий материал. С трупами! И попахивал он коррупционным скандалом, ведущим куда-то наверх.

Кирилл попытался поразмыслить, чтобы он сделал в Москве? Наверное, попросил бы папу, тот позвонил бы какому-нибудь Иван Иванычу, контору бы «пробили», Иван Иваныч отправил бы туда своих людей в балаклавах, те кого-нибудь бы там прессанули, этот «кто-то» напел бы обязательно под протокол следователю с мотивацией «явка с повинной», а тот, в свою очередь, за пару штук зеленых передал бы Кириллу готовый материал. Примерно так Кирилл писал свой диплом об автоподставщиках. Здесь идти было абсолютно не к кому. Местный участковый ловил каких-то отморозков, вез их в клетку и там с ними бухал, потому что тех, с кем он учился с первого класса, он не сдавал принципиально.

Кирилл подумал в сторону следователей, но, немного поразмыслив, понял, что и здесь его ждет грандиозный облом – все местные следователи почему-то были женщинами и имели устойчивую традицию в первый же отпуск ехать в Анапу, залетать там во время курортного романа и больше сюда не возвращаться. Оставались только бабушки-старушки, но достоверным источником их считать было нельзя.

Кирилл поехал в гостиницу, где этот гражданин с колючими глазами наверняка должен был остановиться. Но символичные для города цветы гвоздики и шампанское директрису не разговорили. Кирилл дождался, когда она допьет вторую бутылку и уснет, а сам попытался проникнуть в номер. Но кроме аккуратно заправленной кровати и включенного телевизора он ничего не обнаружил – ни вещей, ни одежды там не было.

Пришлось ехать к бабкам. Среди нескончаемого потока информации Кириллу удалось понять следующее. Да, этот гражданин действительно страховщик. И наведывается он сюда пару раз в год. Как раз в это время на трассе происходят крупные аварии.  Ни с кем из местных он не общается, потому что «падла зажратая». Приезжает один, а еды в магазине берет много. Из местных разговаривает только с фельдшером со «Скорой» Федей, у которого «снега зимой не допросишься». Владеет бывшим колбасным заводом, но колбасу там не делает. Зато, говорят, посадил туда какого-то нерусского сторожа с шестью кавказскими овчарками, но в принципе по делу, потому что «местные мужики там железо повадились воровать». Тех, кто погиб, хоронят на каком-то старом военном кладбище, но местные туда не ездят, потому что «если поехал туда помянуть кого своим ходом, назад раньше утра не вернешься, придется на могилах ночевать. Да и место это, поговаривают, гиблое» …

Кирилл понял, что легенду о призраке колбасника он уже выслушать не сможет и, угостив бабок московскими сигаретами, запрыгнул в свой жигуль.

В голове проносились мысли одна за другой, пока не сложились в четкую фразу: «Поймать в городе убийцу, где каждый подходит на эту роль, невозможно».

* * *

Тея сама не знала, почему уже третий день остается в больнице на ночь. Каждый час она подходила к его палате, заглядывала, но не заходила, а просто стояла и смотрела. Ей нравилось наблюдать, как бледная луна через окно освещает его своим холодным светом. Его грудь медленно поднималась и опускалась.

«Кто он? Где он сейчас?» - думала Тея. Она не понимала, почему ей все время хотелось на него смотреть. Это был зверь. Раненый, но зверь. Она никогда не видела, таких, как он. Он чем-то напоминал ей друзей брата, но чувствовалось, что те были злые, а этот сильный. В нем вместе с кровью по венам текла какая-то другая жизнь, о которой очень хотелось узнать, но было страшно. Иногда Тее казалось, что он проснется и приблатненным баском скажет: «Ну чё, в натуре, я тут забыл?!» Поэтому Тее в глубине души не хотелось, чтобы он просыпался. Она понимала – это бандит. И эти пули просто остановили его. Он поднимется и помчит дальше навстречу новым пулям и новым шрамам. А Тея так и останется здесь, зачем-то сидеть и чего-то выжидать… Такие, как он, не ждут. Они живут на скорости…

С ней в Англии учились мальчики тех самых родителей девяностых, но почему-то ее подружки влюблялись не в них, а в их отцов – уверенных, наглых, а главное знающих, что и зачем они делают. Одна даже попыталась закрутить с таким роман, а он посмотрел на нее, довез на своем «Бентли» до кампуса и сказал: «Иди, дочка, тебе это не надо», хотя был неженатым, богатым и абсолютно свободным отцом двадцатилетнего мажора…

Да, ее брат был «из тех», но он не был таким. Казалось, что-то давило на его плечи. Он смотрел не на людей, а себе под ноги. Как-то отец с гордостью сказал по него: «Этот даже копеечку под ногами не пропустит. Поэтому и богатый! Наша, Наумовская, порода!» Но Тея, в отличие от отца, хорошо знала источник его богатства – злость и ненависть ко всем «не таким». Поэтому даже в гробу он лежал не с удивленным лицом – «Как так?», а с выражением полной обреченности – «Так и должно быть» …

Тея еще раз посмотрела на него. Это был с виду обычный человек. Но неужели только кожаная куртка и огромная золотая цепь с крестом делали его чудовищем, которое кто-то неистово расстреливал? Милиция его не искала. Значит его убивали свои, такие же, как он, а может даже хуже. И теперь, когда он очнется, он уйдет. Уйдет для того, чтобы мстить. А потом снова будут мстить ему…