Холодные пули

I. Сердце мое, сердце

Предатель, хищник Ибрагим… Конечно, что же можно было ожидать от этого змея, неужели настоящей помощи? Он ответит, за всё ответит.

После таинственного возвращения Фирузе с корабля и перекликаний с ней парой ласковых Хюррем поспешила встретиться с великим визирем. Внутри бушевал молчаливый гнев, готовый разжечь каждого, кто его разбудит. Красный шёлк волнами целовал воздух на ее волосах, словно искры огня спешили за нею. Слуги и наложницы пугливо склоняли головы — их госпожа не в духе.

Фирузе ехидно смотрела ей вслед из комнаты девушек. «Ничего ты уже не сможешь сделать, не сможешь помешать…» — подумала она и, вскинув свою красивую голову, повернулась к девушкам, начав страстно рассказывать небылицы про своё отсутствие.

Дворцовый сад благоухал в теплую пору погоды, пел шелестом яблонь и трелью цветов, арфой муската и скрипкой фонтанов. Птицы в саду словно поменяли Рай божий на красивый уголок османского дворца, таящего сущую преисподнюю. Кровь проливалась за его стенами, а в саду лилась ручейками на дурманные лепестки. Рай граничил с Адом, а Жизнь — со Смертью.

Ибрагим паша раздавал указания какому-то бею, склонившему перед ним голову. Паша уже собирался возвращаться в свой дворец, как увидел стремительно идущую Хюррем султан. Отпустив бея, паша выпрямился и сложил руки за спину, словно говоря: «Ну что ж, нападай. Я готов».

И вновь она, вновь изумрудно-ядовитый взгляд, вновь накал слов и всплеск души, его враг, сделанный из его же теста. Рабы падишаха, которые по левую и правую сторону на его плечах, вечно стремились столкнуть друг друга к его пятам…

— Ты поплатишься за содеянное! Объяснись, паша! Что это значит?! — вскричала Хюррем, приблизившись к нему. Скулы ее напряглись острыми клинками на лице. Куда же делись румяные щеки, что оберегали их? Где же цветущий румян, что так ослеплял ему взор?

— И вам доброе утро, Хюррем султан! — Ибрагим напыщенно кивнул, оскалившись в усмешке.

Усмешка, подлая усмешка, как и всегда. И каждый раз она злила Хюррем еще пуще. Волчьи глаза, смеющиеся над ней и ненавидящие ее, как же она хотела их выколоть прямо сейчас.

— Ты подлец, это всем известно, даже твоей дражайшей Хатидже, — Хюррем поджала губы и сделала глубокий вдох, сдерживая себя. — Но не сдержать своего слова, слова великого визиря? Так чего же стоит твоего слово? Ни малейшего гроша… Фирузе должна была уехать! — Хюррем устремила взор на пашу, ожидая ответа. Ямочки около губ сжимались им в такт, дыхание участилось. Своим изумрудным блеском глаза вонзились внутрь паши, нервно царапая его душу осколками драгоценного камня. Его он уж точно не терпел.

— Мое слово никогда не должно соглашаться с твоим, никогда не должно перекликаться. Знаешь, почему я вернул эту прелестницу? Не из-за гнева султана, не из-за жалости оставить его в горе… А лишь потому, что ты страдаешь и ненавидишь ее. Ее дыхание причиняет тебе неистовую боль, сердце твое утопает в ненависти. И глаза до ужаса прекрасней, чем сейчас… — Ибрагим зло усмехнулся, — А слово мое не тронь. Я обещал тебе посадить ее на корабль, я это сделал. А в остальном уж не зарекался, Аллах свидетель!

Хюррем приблизилась, не сводя с него взора. Спокойствие уходило прочь, но как же она красива в момент ярости! Сколько лет прошло, а она всё непоколебима, словно палач в белой рубашке, не запачкавшийся в крови перед казненным. Спадающие каскадом рыжие локоны, безукоризненный наряд Хасеки с золотой вышивкой, прямой и гибкий стан и глаза, готовые разорвать его на части. «Сроду не воевал бы с ней, если бы она не была так до ужаса хороша» — подумал Ибрагим и тут же с ужасом отмахнулся от этой мысли.

— Если бы не я, ты бы никогда не нашел свою дочь, что скрыла от тебя любящая жена! Оставила бы дитё сиротой! Ты в долгу у меня. И раз ты пожалел отдать свой долг, тогда я возьму его — твою жизнь, Ибрагим… — произнесла твердо Хюррем.

— Вы хотя бы записывали свои угрозы, глядишь, читали бы на ночь. За дочь спасибо, благодетельница вы моя. Но уж простите, не мог я оставить повелителя в печали, не мог… Как бы он тосковал по ней… — скалился Ибрагим.

Хюррем закрыла на секунду глаза, желая не слышать сказанное. Сжав кулаки, она лишь тихо проронила:

— Помни, что я сказала… — и, развернувшись быстрой величавой походкой, она направилась в гарем, не оглядываясь.

«Шторм, беспощадный ураган, всепоглощающая лавина… Умирать будет — так же пойдет…» — подумал Ибрагим паша. «Хюррем, Хюррем, когда же придет покой, когда умолкнут угрозы?»

— Когда одного из нас вынесут из этого дворца, — ответил он себе вслух и отправился по мощеной тропе к своему коню.

***

Близился священный четверг, должен был свершиться договор с Фирузе — кто же выпьет яд? Хюррем бросала мысли прочь о проигрыше. Султан не откажется от своей законной супруги, что не покидала его и в горе и в радости, была опорой и пристанищем. Ведь не откажется?

Хюррем отвлекалась как могла от плохих мыслей — раздавала приказы Сюмбюлю с Афифе, трапезничала с детьми, читала сказки Джихангиру. Но все равно тревога не покидала ее сознание, захватывала постепенно и неотвратимо. Султанша давила себе пальцами на виски, сидя на софе. «Все будет хорошо. Сулейман не любит ее, лживы ее слова. Всё ложь. Истина лишь я и наша любовь».

Сон тоже покинул госпожу, как и спокойствие. Как ей не хватало сейчас любящих глаз повелителя, его успокаивающих и целующих уст. Вцепившись пальцами в простынь, она твердо решила высказать ему все, что накопилось в душе. Если, конечно, позовет в свои покои…

Она помнила прошлый четверг, его холодную отчужденность и взгляд, сосредоточенный на драгоценном камне, а не на ней. Суровое молчание вперемешку с работой над кольцом и тонкая отдаленность, что росла и росла между ними. «Любишь ли ты ее?» — спросила она в тот вечер. Молчание. Оглушающие молчание, ранящее ледяной стрелой. Острый разум её прекрасно понял это молчание, а вот сердце отказывалось верить. «Сердце, сердце мое сердце, некогда чуткое и прозорливое, не вводи меня в заблуждение, не вводи в лживую надежду, дай знак, почувствуй знак, умоляю…» — думала Хюррем, вскинув одеяло и присев на кровати. Она притронулась к шее и глубоко вздохнула в унисон сердечному стуку…