Холодный расчет

Пролог

Когда-нибудь проклятая бессонница его доконает.

Рудольф тяжело вздохнул, вглядываясь в темные своды высокого потолка. Третий час ночи. А сна ни в одном глазу! И дело вовсе не в оглушающих раскатах неожиданного для начала сентября грома и не в ритмичном звуке дождя. Даже не в капризном плаче сына – Ромка уже третий час мирно спал в детской под присмотром одной из горничных.

Нет. Все дело в ненавистной бессоннице, которая мучила его долгие десять месяцев, с самого рождения наследника. Если бы она, как в далеком прошлом, проявлялась раз в несколько месяцев, Рудольф смирился бы и извлек из этого пользу. Но теперь бессонные ночи стали почти ежедневными пытками и сводили с ума.

Он повернулся на другой бок, все еще надеясь наконец погрузиться в блаженную дрему. Так прошел еще час, но мысли по-прежнему оставались раздражающе ясными, а тело напряженным. В конце концов ему надоело бороться. Он встал с постели, переоделся в повседневную одежду и отправился в кабинет, все же решив потратить остаток ночи с пользой.

Мрачный, холодный, совсем неуютный особняк достался ему после смерти отца. Когда-то давно, когда мама была жива, здесь бывало весело и тепло – Рудольф еще помнил пышные праздники, которые она устраивала в далеком детстве. Помнил картины, развешанные по стенам, словно в настоящем музее. Помнил причудливые высокие светильники с кружевными абажурами. Красивую и очень удобную дорогую мебель, которая теперь пылилась где-то на чердаке... Он также помнил, с каким остервенением отец, пытаясь справиться со своей болью после смерти мамы, приказал убитой горем домоправительнице избавится от всего, что напоминало бы ему о прежней жизни с любимой. Рудольф тогда был совсем ещё ребенком, и поздними ночами, вспоминая о маме, со страхом думал – не жалеет ли отец, что не может избавится и от него с такой же легкостью, как избавляется от вещей, что были ему так дороги?

К счастью, он ограничился лишь тем, что убрал все тепло и комфорт, который был при маме. Единственной слабостью отца стал мамин сад. Она сама основала его в год, когда их особняк наконец достроили и вложила в этот зелёный, пышно цветущий райский уголок большую часть своей души. Каждое дерево, каждый куст, каждый сорт цветов мама выбирала лично и сажала своими руками. Рудольф помнил, как в детстве помогал домоправительнице собирать для мамочки букеты благоухающих роз. Сад отец уничтожить так и не смог, и нанял садовника, а Рудольф после его смерти не стал ничего менять – любил это место и ценил то, что оно всё ещё живёт, дышит и напоминает ему о времени, которое больше не повторится.

Рудольф часто думал, что теперь, став хозяином дома, мог бы вернуть и атмосферу в доме, восстановив по крупицам из памяти, как все было раньше. Только вот за два минувших десятилетия он настолько привык к мрачности и холодности этого места, что уже не видел смысла ничего менять. Теперь его все устраивало, да и практичность Рудольф ценил куда больше уюта, а чистоту и порядок – больше тепла и атмосферности. А поэтому, как и при отце, во всем доме остался лишь минимум необходимой мебели, большая часть комнат была заперта и открывалась лишь для того, чтобы в них убрать. И только по детской комнате и его собственной спальне можно было понять, что здесь живут настоящие люди, а не экспонаты Пушкинского музея.

К счастью, особняк был не таким уж старым и пол в нем еще не скрипел. Алфёрову меньше всего хотелось потревожить покой слуг. В такой поздний час, особенно когда Рудольф был в столь отвратительном настроении, он не остался бы равнодушным и не проигнорировал бы нарушителей непреложных правил. Пусть он и был тут хозяином всего немногим больше года, но все равно злился от того, что некоторые отдельные личности из немногочисленного штата прислуги до сих пор очень уж туго усваивали правила и прокалывались на мелочах.

Мужчина вошел в кабинет, прошел мимо книжных стеллажей и с грустью улыбнулся стоявшим на полках книгам. Сел за стол, и, осмотревшись, кивнул, с удовлетворением выдохнув – два графина с вином и лимонной водой стояли на привычном месте. Рудольфу далеко не с первого раза удалось приучить глуповатых горничных следовать его привычкам, но эту им удалось запомнить и отточить до автоматизма почти сразу же. Если хоть один графин был бы пуст к его приходу... спокойный сон одной из них все же пришлось бы прервать, и тогда, после взбучки, нерадивая девчонка вряд ли смогла бы заснуть снова.

Рудольф налил в граненый стакан немного вина и отпил. Это помогло немного прийти в себя и отбросить глупые и бесполезные мысли о том, как сильно ему сейчас хотелось с кем-нибудь поговорить.

Поговорить с ней...

Вскоре кабинет осветил тусклый огонек настольной лампы, а после к шуму дождя добавился гул ноутбука и ритмичный стук клавиш. И только тогда почти все встало на свои места.

Так проходила почти каждая бессонная ночь Рудольфа Борисовича Алфёрова, известного в широких кругах писателя под псевдонимом Рудольф де Шелли. Его особняк стоял на берегу Финского озера, где мало кто мог потревожить покой его небольшой семьи.

Рудольф знал, что про его дом ходило немало слухов. Большая часть жителей элитного поселка могла поклясться, что в лихие девяностые здесь бесследно пропадали люди. Другие свято верили, что само место, где известный предприниматель Борис Алфёров, по прозвищу Винодел, велел построить особняк – проклято и лучше не подходить к нему близко. Рудольф смотрел на подобные глупости свысока и не обращал внимания на любопытных соседей, пока они не набирались смелости и не лезли к нему со своими докучливыми расспросами и длинными любопытными носами. Тогда он резко ставил их на место. Да и в целом, Рудольф был человеком необщительным и тем самым, приобрел репутацию не самого приятного соседа, на что ему тоже было плевать. Несмотря на действительно печальные воспоминания, он не стремился продать дом и обустроить новое семейное гнездо. Алфёрову было комфортнее в этих мрачных стенах среди призраков прошлого. Или ему так лишь казалось?..